Камень изо льда
Шрифт:
– Не проходит и дня, чтобы я не сожалел об этом.
Карл какое-то время стоял, не шевелясь, но после раздалась столь холодная фраза, что даже Рафаэля передёрнуло:
– Я больше не верю тебе.
Мальчишка вздрогнул, забившись в самый угол загона своего коня – Карл зашёл в соседний загон, ухватив за поводья коня, мгновенно выведя того из сонного состояния. Рафаэль надеялся, что его не заметят. Однако взгляд Карла упал как раз на то место, где сидел мальчишка. Их взгляды встретились, по спине Рафаэля пробежали мурашки. Этот взгляд… нет, он не был страшен, как в тот день, когда он невольно разозлил
Проснувшись в комнате утром в абсолютном одиночестве, Рафаэль понял: Карл уехал надолго.
* * *
– Эмма, упадёшь!
– Нет-нет, всё в порядке…
Эмма крепко держалась за поводья, пусть и была довольно рассеянна. Идина повела глазами, после уселась поудобней в седле, справа от Эммы, слева от неё была Нима. Как та и сказа, 3 и 4 курс занимались верховой ездой вместе. Эмма была невнимательна, накануне она повидалась с братом, и тот не показался ей счастливым. Конечно, он улыбался, говорил, что всё хорошо, но какой-то огонёк исчез из его взгляда. И это очень беспокоило девушку, ведь у неё почти не было свободного времени, чтобы узнать, случилось ли что-то.
Занятия по верховой езде в этот день вёл Логан, хотя обычно предпочитал отдавать этот аспект заменявшим его преподавателям, которые специализировались лишь на этом. Кони в его присутствии слушались своих наездников и наездниц безукоризненно, но всегда шугались, если он, словно дрессировщик, ударял хлыстом о поверхность арены. Эмма заметила, что Нима держалась крайне сдержанно и почти всё время хмурилась во время этих занятий. Идину же всегда укачивало, она крайне плохо держалась в седле. Девушки буквально перетерпели это занятие, скрылись в раздевалке и после, чуть замешкавшись из-за приходившей в себя Идины, вышли позже остальных. Все три обернулись, когда их окликнули. Логан восседал на коне, который переступал с ноги на ногу, поскольку его только что остановили. На губах мужчины была улыбка.
– Долго же вы собирались, юные леди. Принимали душ?
– Не ваше дело, – холодно сказала Нима, ухватила Эмму и Идину, к их удивлению, за плечи и отвернула от Логана, выведя за пределы арены. Едва они покинули площадку, девушка стала мрачнее тучи.
– Ты чего? – осмелилась спросить Идина. Впрочем, «осмелилась» здесь неуместно – речь, скорее, шла об отсутствии чувства такта.
– Чёртов бабник, ненавижу его, – сквозь зубы проскрежетала Нима. – Старый козёл.
– Да не такой уж старый, – пожала плечами Идина. – Сколько ему, лет тридцать…
– Тридцать семь, – прервала её Нима.
– Ого, прямо так точно знаешь. С чего бы?
– У нас давняя взаимная антипатия на фоне учебного мировоззрения и взгляда на концепцию «охотника».
– Чувствуется. Между вами только что искры не летают.
– Ладно, не о нём речь, – сухо закончила разговор Нима. – Эмма, ты отчего-то очень рассеянная.
– А?.. Ах, да… простите, всё хорошо.
– С твоим светловолосым солнышком что-то случилось?
– Ты про Рафаэля?..
– Про кого же ещё. Такого чудного, милого юношу я ещё никогда не видела. Ребёнок ведь ещё, что он тут забыл.
– Я никак не успеваю к нему зайти, а у него, кажется, не всё в порядке.
– Так позвони.
– Он так и не купил коммуникатор.
– Он стоит всего-ничего.
– Не в этом дело – он забывает. Да и я предпочту говорить вживую… Он ведь никогда не признается, что что-то не так. А по глазам хотя бы что-то понять можно.
– У вас, кстати, такие разные глаза, – заметила Нима.
– Да? А, по-моему, цвет одинаковый, – пожала плечами Идина.
– Нет. У Эммы они зелёные, а у парнишки… даже не знаю, как сказать. Если бы соединили изумруд с бирюзой – получилось бы что-то такое.
Эмма скромно улыбнулась, не став как-то комментировать эти слова. Они расстались с Нимой, отправившись каждый на свои занятия. Когда девушка разобралась со всеми своими делами, было уже около 9 вечера, и сил идти к брату просто не было. Она лишь подошла к окошку, с некоторой грустью взглянув на потемневшее небо, в котором ветер гонял тучи. Если здесь начинались дожди – это было надолго.
Первые две недели их прибытия сюда светило тёплое солнце. Теперь же над академией сгустились тучи.
Глава 2
В кабинете уже было темно, очертания мебели терялись в темноте по мере удаления от единственного источника света. Книги, оружие, щиты. Дерево, металл, стекло. Комод, шкаф, ящики. Два кресла, стол, лампа. И полумрак, всё это покрывавший. Вольфганг сидел за столом, просматривая какие-то старые, пожелтевшие бумаги. В кресле, в тени сидел его ночной гость. Впрочем, из-за него лампа и горела столь тускло – он предпочитал полумрак.
– Наделал ты дел, конечно… – сказал, наконец, Вольфганг, вздохнув, приложив ладонь ко лбу. – Разрушил ось, хочешь покончить с тем, что осталось… Правильно ли это.
– Не нам решать, что правильно, – этот голос, исходивший из темноты, завораживал. Глубокий, твёрдый, как сталь, но мягкий, как бархат.
– Но именно это ты и делаешь. Решаешь, что правильно… Я буду чувствовать, что я виноват.
– Ты виноват ровно настолько, насколько ты прав. Вечная проблема тех, кто за кого-то в ответе.
– Но почему такое решение?
– Я многое пережил, Вольфганг. История моей Академии дошла до своего логического завершения. И если мне удастся довести последний 5 курс до конца, это будет лучшее, что я сделаю в жизни.
– Не преувеличивай. Все знают, что ты очеловечился.
– Стоит ли этим гордиться такому, как я.
– И всё же…
– Пойми, Вольфганг, – продолжил пришедший, откинувшись к спинке кресса. – В тот день я не мог оставить им жизнь. Я их уничтожил. История покрыла эту карту. Остались мы. Верней, на тот момент был твой предшественник…
– Именно. Поэтому твои мотивы не до конца мне понятны.
– Даже чудовище, подобное мне, на финальной стадии своего развития устаёт и пытается как можно реже обагрять руки. Поэтому просто поверь – причины были. Но это было давно, и нет смысла ворошить прошлое. Пока я жив, я должен завершить ту историю, которую начал.