Камень Книга десятая

Минин Станислав

– Да, мы проходили в лицее. Они стоят на страже государственности.

– Вот-вот, – кивнул Прохор. – Есть у них специальное подразделение, все их называют волкодавами, которое специализируется на задержании особо опасных преступников и предателей России. А набирают туда людей со схожими с тобой способностями в защите и еще очень долго-долго тренируют. Методики тренировок строго засекречены. Их главная задача – взять преступника живым. Видел я как-то, как они работают, это действительно впечатляет, а брали они не абы кого, а Абсолюта! Мне казалось, что этим двум волкодавам пришел конец, после того моря огня, который на них обрушил этот монстр, но ничего, с трудом, но спеленали гаврика, хотя на ногах еле стояли. Так вот, как мне кажется, даже сейчас твоя защита ничем не отличается от защиты этих волкодавов, а держать ты ее можешь гораздо дольше. А когда сегодня ты стоял посреди шторма,

а потом не знал, что делать, я и вспомнил, как действовали те два жандарма, которые, наплевав на все учебники, воспользовались собственной тактикой и, не применяя свои стихии и экономя силы, приблизились к Абсолюту, после чего его и спеленали. Запомни, Алексей, залог твоей победы в поединке – непосредственный контакт с противником, от чего предостерегают все учебники.

– Я понял, дядя Прохор! – Сегодняшний учебный поединок предстал передо мной в новом свете.

– О нашем разговоре никому ни слова, все рекомендации учителей выполняй беспрекословно, но в учебных поединках используй сегодняшнюю тактику.

– Хорошо, дядя Прохор.

И действительно, на следующий день на уроке военной подготовки учитель похвалил всех, кто победил в учебных поединках, отметил он и меня, но совсем не так, как остальных:

– Пожарский, ты, конечно, выиграл поединок, но что ты с такой тактикой на поле боя будешь делать? Только мешаться! Больше работай над развитием стихий! – вынес свой вердикт учитель.

Всю дорогу из лицея в имение я еле сдерживал слезы.

– Не расстраивайся, Алексей, то ли еще будет, главное – результат! – утешал меня Прохор.

Вскоре состоялся мой первый учебный поединок с девочкой, адептом воды. На этот раз, после отмашки судьи, я сразу же, несмотря на ливень, ледяные шарики и снег, направился прямиком к моей противнице. Подойдя к ней на расстояние метра, я замешкался – девочка же, да еще и симпатичная. Она же сомневаться не стала и ударила меня ногой между ног. Вернее, попыталась ударить. Ментальный доспех у меня работал на полную катушку, и нога девочки врезалась буквально в бетонную стену. Она дико заорала и упала на покрытие полигона, схватившись за правую стопу. От неожиданности я замер и не знал, что делать. Началась суета. На полигон выбежали два санитара с носилками, судья и какая-то женщина. Вся эта компания вскоре завозились рядом с девочкой, не обращая на меня внимания. Вдруг женщина, как я понял, мама девочки, повернулась ко мне и крикнула:

– Это тебе за Лидочку!

В сторону моей правой ноги полетела острая сосулька, разбившаяся в мелкую ледяную пыль о мой ментальный доспех, не причинив мне никакого вреда. Женщина в недоумении уставилась на облачко осколков. Из ступора ее вывел наш учитель по военной подготовке, что-то резко ей сказавший, после чего она опустила голову и проследовала за санитарами, которые уносили Лидочку.

– Пожарский, ты в порядке? – поинтересовался подошедший судья.

– Да, – односложно ответил я, приходя в себя.

– Вот и хорошо. Ты прям камень какой-то, все от тебя отскакивает! Вон, твой наставник идет.

Вечером этого же дня к нам в усадьбу пожаловали супруги Веснецовы с извинениями за, как они выразились, этот печальный инцидент.

– С Пожарскими боятся поссориться, но раскаянья в них я так и не почувствовал, – сказал мне Прохор, когда родители Лидочки удалились. – Эта тварь тебе могла ногу отрезать, а тебе хоть бы хны. Ну-ка, ударь меня! Изо всех сил!

Мой наставник встал передо мной, расставил ноги и указал пальцем себе в живот. Я сосредоточился и ударил…

Прохора согнуло пополам.

– А ведь я в ментальном доспехе был… – прохрипел он спустя пару минут.

После этого и начались мои усиленные тренировки под руководством моего наставника с упором на мои особенности. «Засадить» мне «плетью» пониже спины он мог и ночью, во время сна, но к окончанию лицея добился того, что без ментального доспеха я чувствовал себя буквально голым. Кроме того, Прохор заставлял меня управлять ментальным доспехом так, чтобы в обычных бытовых условиях его наличие не так бросалось в глаза – обычное рукопожатие, поездки на машине, передвижение в маленькой комнате со столами и стульями, на которых стояла хрупкая домашняя утварь. Не забыл Прохор и про навыки борьбы и кулачного боя – три раза в неделю к нам в имение из Смоленска приезжал Федор Кузьмич, старый знакомый Прохора, который занимался со мной «казацким спасом». Кроме того, к шестнадцати годам я вполне освоил «темп» – состояние боевого транса, которое позволяло быстрее двигаться, чувствовать противника и окружающую обстановку. Усилилась на «темпе» и «чуйка» – чувство опасности… Постепенно и другие мои одноклассники стали применять в учебных боях «темп», но были они не так быстры, как я, да и долго в этом состоянии, в отличие от меня, пребывать не могли: слишком быстро тратились силы.

С легкой руки учителя по военной подготовке ко мне приклеилось прозвище Камень, которое я продолжал оправдывать, участвуя, как и все мои одноклассники, в учебных поединках. Я даже приобрел некоторую известность необычной тактикой ведения боев и тем, что ни разу так и не проиграл. Прозвище Камень за мою «толстокожесть» прилипло ко мне намертво. Несмотря на достигнутые очевидные успехи в боях, мое владение стихиями оставалось на зачаточном уровне, что, в свою очередь, не давало мне возможность сдать на ранг, даже на «новика»…

Рангов было всего четыре – новик, витязь, воевода и абсолют. Все остальное население Российской империи владело своими ментальными доспехами и стихиями на минимальном уровне, практически не применимом в боевых условиях. Необходимым условием поступления в военное училище были аттестации на ранг витязя, а для особо одаренных молодых людей, достигших этого ранга в тринадцать-четырнадцать лет, были суворовские и нахимовские училища, практически гарантировавшие поступление своих выпускников в высшие военные заведения. Были уникумы и среди девочек, традиционно владевших стихиями и ментальными доспехами не в такой степени, как мальчики. Им предлагали, с согласия родственников, поступление в военные училища на отдельную кафедру. Надо отметить, что взвод охраны императрицы и ее дочерей состоял именно из таких валькирий. Род князей Пожарских очень гордился тем, что все отпрыски мужского пола, начиная с конца XIX века, закончили Московское суворовское училище, затем Московское Высшее командное училище при Генеральном штабе военного министерства Российской империи и продолжили военную карьеру в гвардии. Вот и сейчас оба моих родных дяди «тянули лямку»: один, Григорий, в Измайловском полку, второй, Константин, в Преображенском. На мне, убогом, сия славная традиция рода Пожарских прискорбным образом прервалась, что, как вы понимаете, опять не добавило мне любви со стороны родственников.

При этих аттестациях на ранг основной упор делался на владении стихиями, которых было четыре – земля, воздух, огонь и вода. Учитывая мою бесталанность в применении стихий и всю ту красоту, которую ждала приемная комиссия, ходить на эти аттестации мне было бесполезно.

Кроме того, основная часть учащихся лицея составляли отпрыски дворянских семей – опоры трона. Слухи о моем рождении, как ни старались мои родичи, все же просочились в общество. С одной стороны, мне сочувствовали, как же, сирота, с другой стороны, воспринимали как ублюдка, прижитого родом Пожарских неизвестно от кого. Говоря прямо, на мой княжеский титул большинство дворянских отпрысков и членов их семей клали большой и толстый… канделябр. От откровенного хамства меня спасала лишь фамилия Пожарский, ведь с моим родом никто из тех, кто был в здравом уме и твердой памяти, связываться не хотел, особенно помня памятник гражданину Минину и князю Пожарскому, установленному на Красной площади в 1818 году, и моя «толстокожесть» – я не упускал возможности дать в рыло любому, кто усомнится в моем происхождении, интеллектуальных и боевых навыках. Настоящим другом среди этого пафосного дерьма я могу назвать только одного моего одноклассника – Сашу Петрова, сына мелкопоместных дворян, который носил кличку Пушкин среди лицеистов за склонность к сочинению виршей, легкую кудрявость и неугомонный характер. Мне, далекому от высокой поэзии человеку, рифмующему «погоди» с «не спеши», «уйди» с «приди» и пишущему «я люблю, а ты мне заявляешь – не люблю», его стихи казались верхом изящной словесности. Саша для меня являлся проводником из мира суровой реальности в мир грез и сказок, где добро было с кулаками и побеждало хитрое изворотливое зло, где витязи влюблялись в дев раз и на всю жизнь, а те, что характерно, отвечали им взаимностью, где можно было получить полцарства и принцессу в придачу… В том, что касается боевки, Саша был полный ноль и собирался поступать в Императорский художественный институт имени В. И. Сурикова, тем более что рисовал он просто замечательно.

Я все-таки не удержался и поморщился, когда мы проехали во двор особняка, направляясь к гостевому флигелю, где мое сиятельство изволило проживать во время вступительных экзаменов. Оставаться здесь жить я не собирался, хотя дед мне и предлагал, но косые взгляды остальных домочадцев и их подчеркнутое вежливо-холодное поведение меня несколько напрягало. Когда мы с дедом разговаривали на эту тему, я ему так прямо и сказал:

– Деда, ты же сам все понимаешь, так будет лучше для всех.

Он только вздохнул и покивал головой.