Камень Книга одиннадцатая
Шрифт:
— Сдюжил, Петрович! — зашептал он. — Сработал даже эффектнее, чем в молодости…
Глава 2
На этот шепот колдуна я только хмыкнул:
— Не знаю, как в молодости, но у нас в имении мне Прохор что-то подобное демонстрировал, только с шашками, чтобы, значит, и мне привить любовь к холодняку.
— Уроки не пошли тебе впрок, царевич! Не в коня овес! — покривил губы Кузьмин. — Ты же у нас любитель голыми руками клиентов в края вечной охоты отправлять.
— Почему же сразу не пошли впрок? — И пожал плечами. — Я и кабана дикого ножом забью и разделаю, и лося
Ванюша повернулся и несколько секунд рассматривал меня с задумчивым видом, а потом заявил:
— Если в Европах не выйдет перышком поработать, но очень хочется, на родине напросись с Виталькой Пафнутьевым в Бутырку на допрос с пристрастием — дружок наш и сам не брезгует фартук надеть, когда дельце попадается особенно… щекотливое. Но учти, царевич, от Борисыча, в отличие от Петровича, ты демонстрации пытошного искусства в полной мере не дождешься — увидишь только голый прагматизм с достижением результата самым быстрым и эффективным способом. — Колдун ухмыльнулся: — Короче, разницу в уровнях Петровича и Борисыча сам увидишь, а если теряться не станешь, перейдешь наконец от теории к практике. — И снова ухмылка. — Надеюсь, будет у тебя в личном деле запись не только о массовых убийствах баранов, овец и курочек-несушек, но и настоящее освежевание какого-нибудь коварного государственного преступника с непременной ссылкой на его чрезвычайно подробные и правдивые показания.
Я на этот спич только махнул рукой:
— У меня и так личное дело ломится от подобных записей. Боюсь, подвиг с разделыванием никто не оценит.
И опять задумчивый взгляд колдуна, закончившийся тяжелым вздохом:
— Не оценит, говоришь? Царевич, ты у нас отпрыск крайне аристократических родов, а значит, и жизни во всем ее пошлом разнообразии не видел. Народ же наш российский в основной своей массе от природы опытен, хитер и мудр. И этот народ на стенах в мужских уборных прямо над писсуарами любит писать разные мудрые мысли, например, «не льсти себе, подойди поближе». Намек понял, царевич?
— Понял, — кивнул я. — Значит, будем перманентно увеличивать количество записей в своем личном деле.
От дальнейшего продолжения разговора «матерого дяденьку» и «едва оперившегося юнца» отвлекло какое-то движение: оказалось, вниз на причал с яхты спрыгнули двое: японский принц Акихито и индийский принц Ранбар, — которые бодрым шагом подошли к Прохору и о чем-то с ним заговорили. Я почуял, как напрягся Кузьмин:
— Так и знал! — зашептал он. — Азартный Ранбарчик до сих пор не может простить Прошке свои регулярные поражения двадцатилетней давности! Как бы ситуация при таких раскладах не вышла из-под контроля!
— Ваня, ты о чем? — не понял я.
— Сейчас все сам увидишь…
И действительно, на причале вовсю шла явная подготовка к поединку на мечах: Акихито надел на руки Ранбара браслеты, Прохор же, скинувший с головы балаклаву, с полупоклоном вручил одну из катан индийскому принцу, который эту катану принял с таким же уважительным полупоклоном. Пока Акихито что-то говорил внимательно слушающим его «дуэлянтам», до наблюдавшего все это с яхты общества начала доходить суть происходящего. Реакция воспоследовала незамедлительно:
— Господа, минуточку! — рявкнул мой царственный дед, обращаясь к троице, находящейся на причале. — Мы не можем позволить вам лишить нас всей полноты удовольствия от хорошего поединка! — Император сделал паузу, оглядев уже присутствующих на яхте, и громко провозгласил: — Два миллиона рублей на господина Белобородова!
— Два миллиона на господина Сингха! — ответил кто-то.
— Полтора на русского!..
— Три на индийца!..
— Полтора…
— Миллион…
В конце концов принимать ставки доверили князю Гримальди, и никто, что характерно, даже не подумал уточнять условия поединка — родовитая публика уже вовсю предавалась «всей полноте удовольствий»! Не остался в стороне и я, правда, после настоятельных увещеваний Кузьмина:
— Царевич, поставь за меня на Петровича тот лям, который положен мне по итогам мафиозной темы, — канючил он. — Чего тебе стоит? Бабки сами в руки плывут!
Вздохнув, я кивнул и направился к князю Монако:
— Ваше высочество, пять миллионов рублей на господина Белобородова, — достаточно громко озвучил ставку я.
— Принято! — хмыкнул тот и не удержался от комментария: — Пожалуй, и я три миллиона на Прохора Петровича поставлю, раз ты, Алексей, так в его победе уверен.
Те «азартные Парамошки», которые еще не успели сделать свои ставки, слыша наш с Гримальди разговор, явно задумались, но большая их часть все же отдала предпочтение индийцу.
Минут через десять прием ставок был закончен, на пристань спустился «матрос» в белом халате, несший в руках большой чемодан с красным крестом на боку, и князь Монако объявил, что «состязание» может быть начато. И оно началось…
Акихито, выполнявший роль судьи, отошел от «дуэлянтов» на несколько шагов, поднял правую руку и резко ее опустил, сопроводив жест звуковой командой на английском:
— Бой!
Классическая стойка Прохора для боя на саблях с практически прижатой к корпусу правой рукой и отведенной назад левой была мне знакома, как и хват катаны только правой рукой, а вот то, что Ранбар встанет в аналогичную стойку, вызвало некоторое недоумение. Ванюша Кузьмин, будто прочитав мои мысли, заметил:
— У индийца были учителя из Европы, царевич, иначе у бедолаги вообще не было бы шансов…
— Ясно… — кивнул я.
А Ранбар в это время уже успел сделать пару пробных выпадов в сторону Прохора, которые, впрочем, были без труда отбиты моим воспитателем… Еще пара выпадов — и наконец «господин Белобородов» решил ответить…
Эта очень быстрая многоуровневая атака с ложными обозначениям целей на теле индийского принца была совсем не похожа на то, как показывают бои на саблях, катанах, шашках, рапирах и тому подобном в художественных фильмах — не было красивых замахиваний с подавляющими волю противника гримасами, не было картинных поз с поэтическими названиями типа «удовлетворенная самка богомола убивает бывшего в употреблении самца» или «жало из попки скорпиона разит прямо в глаз», как не было и зычных выкриков с бесполезными ударами, направленными только и исключительно по оружию противника. Каждое движение Прохора, ставшего с катаной одним целым, было подчинено только двум целям: выведению противника из строя за самый короткий промежуток времени и заботе о том, чтобы самому в результате этой атаки получить как можно меньше повреждений.