Камень-обманка
Шрифт:
Мы решили: нас ищут — и остались ночевать на биваке.
Ни ночью, ни утром никто не явился.
Значит, ушли на Шумак.
Дорогу от Ямангола на Шумак Россохатский не знал, но что же было делать? Мы решили догонять людей.
Три дня лазили по окрестностям, надеясь отыскать путь к реке, и совсем запутались.
Лишь тогда заподозрили неладное. Вспомнили, как вели себя в дороге сибиряки. На всем пути до Ямангола они терлись возле сотника, пытаясь завязать разговор. Не буду врать: сначала мне это показалось естественным.
Вот что он рассказал.
Как-то Евсей отвел его в сторонку, кинул раздраженно:
— Не скоро в твоей голове рассветает, сынок! Мы весь Шумак не единожды облазили. Какая там Чаша? Все одно не спастись те, дураку, от веревки!
Братаны верно рассчитали ход: Россохатский, долго отнекивавшийся, вынужден был сообщить все, что знал о водопаде и пути к нему.
В дороге Леоновы сильно косились на Сушина. Геолог и на стоянках, и в пути, при первой возможности, таскался по окрестностям, стукал молоточком по скалам, набивал мешок какими-то образцами. И все писал в тетрадку.
Васька Леонов однажды нашипел на Сушина.
— Баловство это, паря, слышь. Нам Чаша нужна, а камня и дома тьма тьмущая. Чё тут писать?
Евсей бросил нас на Яманголе, это ясно. Но Сушин?.. Его обманули или заставили идти силой. Увы, мы не догадались вооружить геолога.
Варна разжег потухшую трубку, нахмурил седеющие брови.
— К сожалению, я помог прохвостам.
— Что было дальше, Ян Андреевич?
— Проплутав целую неделю, мы случайно вышли на Шумак. Россохатский узнал места, в каких недавно жил. Мы тотчас пошли в зимовье, однако обнаружили одни головни. Дом мог, разумеется, сгореть и от грозы, но возле свежего пепелища Россохатский нашел вот это…
Варна положил на стол несколько листов бумаги, обгоревших по краям.
— Что там?
— Записи Сушина. Маршрут и геологическая обстановка.
Начальник контрразведки разложил перед собой ветхие клочки бумаги, поерошил густую шевелюру и стал читать вслух:
«Геологическое строение ущелья не исключает версии о нахождении здесь рудного золота, так как верхняя половина ущелья слагается из хлоритовых и тальковых сланцев, перемежающихся с известняками. Эти сланцы прорезаны в двух местах мощными жилами змеевика с подчиненными ему жилами нефрита…»
Бак отодвинул листки, вопросительно взглянул на соседей.
— Может, не читать? Здесь что-то очень уж специальное.
— Читай, — посоветовал Варна. — Могут быть важные детали. Чекист не стал спорить.
«…В обрыве высокой террасы, в полуверсте от зимовья, в толще тальково-слюдистых сланцев обнаружена полиметаллическая жила свинцового блеска, вкрапленного в кварце. Кварц содержит, кроме того, редкие добавки халькопирита и цинковую обманку, большей частью окисленные…»
Россохатский вздрогнул. Сначала он не понял, что его так встревожило в безобидных технических записях геолога. Но тут же чуть приметно усмехнулся: обманка! Камень-обманка вместо благородного металла… Вся его жизнь — камень-обманка, пустая тяжелая порода.
Он взглянул на Бака и Варну, на сосредоточенно сосущего пустую трубку Вараксина и подумал о том, что эти люди не только избрали верную цель, но и твердо знают путь, по которому надо идти к ней. Иначе они не смогли бы ни победить, ни вынести на своих плечах гигантский груз тягот и лишений, выпавших на их долю.
Почти не слушая Бака, Андрей стал вспоминать совсем недавнее прошлое.
Обнаружив сгоревший зимник, Варна и Россохатский стали совещаться — что делать? Не было ни провианта, ни запаса патронов. И то и другое осталось в переметных сумах коней. Решили выходить на свой старый след и возвращаться в Кырен.
Путников преследовали неудачи. Люди ошибались в тропах, возвращались на старое место, теряли силы.
Приходилось питаться грибами, кедровым орехом, ягодой. Ни ломтя хлеба, ни куска мяса!
А ведь Андрей совсем недавно выпутался из скверной истории, голодал, был близок к смерти. Да и Варна находился, вероятно, не в лучшем положении: пожилой горожанин, он совсем не был приспособлен к блужданиям в глуши.
В довершение ко всем бедам, Ян Андреевич, спускаясь по осыпи, подвернул ногу, растянул сухожилие. Полдня просидели у какого-то ручья. Россохатский надеялся, что чекисту станет лучше, но этого не случилось.
Тогда Андрей сказал:
— Пропадем. Надо выбираться. Чего бы это ни стоило.
Чекист ткнул себя в ногу, усмехнулся.
— Идите один или ждите, когда мне станет лучше.
— Ждать? А провиант?
— Идите один. Вот все, что могу сказать.
Андрей нахмурился.
— Вы нездоровы и потому раздражены. Я не могу вас бросить. Это бесчеловечно.
Он предложил:
— Дайте ваш карабин. Попытаюсь добыть мясо. С пищей можно и подождать, пока заживет нога.
— Ну, что ж… Однако не уходите далеко.
Может быть, изголодавшийся, задавленный тяжелыми мыслями о Кате, о ребенке, который уже, наверно, родился, о себе, Андрей вяло и невнимательно выискивал дичь, но он ничего не нашел.
Вернувшись к Варне, лег на холодную траву и заснул.
Утром долго лежал с открытыми глазами, наконец решительно заявил:
— Понесу на себе. Больше ничего не придумать.
— Сколько можете тащить меня? Версту? Две? А потом?
— Не в версте дело. Нельзя сидеть сложа руки.
Он посмотрел на Варну, сказал сухо:
— У меня жена и ребенок. Я не могу так просто подохнуть, Ян Андреевич.
— Да, разумеется. Но тащить — тоже не выход.