Камень во плоти
Шрифт:
– Опять ты не слушаешь, что тебе говорят! – проворчал Розенкварц. – Ваш брат человек никогда к другим не прислушивается! В ваших неотесанных головах уйма места, а толку-то? Халцедон! Это был Халцедон, стеклянный человечек Орфея! Думаю, ты помнишь еще это имя? Халцедон сидел на плече человека, по виду еще более ушлого, чем он сам. И так таращился на танцовщика с огнем, будто хотел пробуравить в нем дыру своим остекленевшим взглядом.
Снаружи умирали языки пламени Сажерука, и ночь становилась черной, словно уголь.
– Чушь, ты наверняка обознался. – К глубокой досаде Фенолио,
– Все мы на одно лицо, значит?
И Розенкварц обрушил на голову Фенолио бесконечную тираду, величая по-всякому и своего хозяина, и всю человеческую породу в целом. Без сомнения, он слишком засиделся в рыночной таверне, где хозяйка держит для стеклянных человечков дюжину крошечных стульчиков на стойке бара. Она наполняет им пару наперстков своим дешевеньким винцом, чтобы те записывали колкие частушки, которые она слагает для проезжих музыкантов.
О, этот пронзительный голосок! Он наполнял стариковские уши Фенолио звоном вдребезги разбитого стекла.
Но что, если стеклянный человечек не обознался? Фенолио вдруг ощутил себя волком из сказки, которому семеро козлят набили брюхо камнями.
В последний раз он слышал имя Орфея пять лет назад. В тот день, когда появился на свет Данте, младший брат Мэгги. Тогда Мортимер впервые во всех подробностях поведал ему, что же действительно произошло в Озерном замке.
Пять лет назад…
Прошло всего три дня, как они справили день рождения Данте. Мать нарисовала для малыша всех его любимых существ (нимф, древесных духов, стеклянных человечков и собак).
А отец переплел эти рисунки в самую чудесную книжку, какую когда-либо дарили пятилетнему мальчику. Мегги сшила для брата плащ, точь-в-точь как у Черного Принца, только маленький, по его мерке. Она между прочим научилась управляться с иголкой и ниткой так же проворно, как со словами. Ее друг Дориа (которого Данте обожал) смастерил для именинника карету-самоходку, а Сажерук – да-да, Сажерук – заставил Данте совершенно позабыть все эти подарки, когда преподнес ему огненного пса.
Камни в брюхе…
Пять лет. Пять великолепных, фантастических лет. Нет. Ни об Орфее, ни о его лукавом стеклянном человечке Фенолио и слышать не хотел. Их больше нет. Так он твердил себе все эти годы, когда ненароком вспоминал о Сырной Голове.
Он провел бессонную ночь. После того как погасли последние огни Сажерука, небо над крышами Омбры сделалось мрачное и тревожное, а наступившее утро было тусклым и серым, вроде стеклянного человечка, лишившего Фенолио сна. Даже дети Минервы еще спали, когда он вывел из конюшни свою лошадь, подарок Черного Принца.
Холмы посеребрила роса, зависшая бусинами в тысяче паутин. Мерцающие смертельные сети… Фенолио попытался придумать более жизнерадостное сравнение, но ничего на ум не шло.
Розенкварц тоже покинул дом, отправившись на поиски человека, на плече которого сидел Халцедон. Фенолио наказал ему попросить и других стеклянных человечков высматривать чужака. Кроме того, он послал известие Черному Принцу
Но когда Фенолио остановил свою лошадь перед простеньким домишком, где Роксана жила с Сажеруком, ее дома не оказалось. Ясно. Она любила собирать коренья на продажу по утренней росе. Настойки Роксаны отдавали такой горечью, что Фенолио скучал по таблеткам родного мира, хотя настойки и помогали не в пример лучше. Конечно, ей он этого не говорил, но Роксана улыбалась ему с неизменным пониманием, отчего его дряблые щеки заливал горячий румянец.
Ах, эта ее улыбка… Несмотря на все, что произошло, Сажерук должен почитать себя счастливым, и не только из-за женщины, которая его любит. Кто бы ни прял нить его судьбы, Огненный Танцор стал просто неподражаем с тех пор, как вырвался из объятий смерти. Дышащее пламя, в согласии с жизнью и с тем, что наступает после. Сажерук пересекал разделяющую их границу так же естественно, как день сменяет ночь.
Он стоял перед домом с Йеханом, сыном Роксаны от второго брака. Йехан состоял в подмастерьях у одного кузнеца в Омбре. Он снискал уже славу за чудо-вещицы, которые изготавливал из расплавленного железа. Понятно, не в последнюю очередь благодаря знаниям об огне, полученным от отчима.
Должно быть, оба они догадались, что Фенолио принес дурные вести, едва увидели, как он въехал во двор. Фенолио же опять поймал себя на том, что ищет на лице Сажерука шрамы, которые сам же описал когда-то. По лицу огнеглотателя по-прежнему нельзя было ничего прочитать, хотя Белые Женщины стерли с него все следы физических страданий.
– Надо разыскать этого стеклянного человечка, – заявил Йехан, – и заставить рассказать, где его хозяин. Я мог бы подержать его над кузнечным горном, это быстро развяжет ему язык!
С тех пор как Сажерук вернулся от Белых Женщин, улыбка его сделалась только загадочней. Она и раньше повергала Фенолио в смущение. «Я тебя насквозь вижу, старый шут», – казалось, говорила она.
– Нет, – возразил Сажерук. – Откуда нам знать, что он скажет правду? Лучше пусть Черный Принц пошлет кого-нибудь следом за ним. Совсем недурно было бы разнюхать, где Орфей нынче творит свои черные дела.
– Уверен, Силач возьмется за это с удовольствием, – сказал Йехан. – А еще лучше, если он им обоим переломает шеи, Орфею и его стеклянному человечку. Прежде, чем ему снова вздумается отравить нас своими словесами.
Сажерук выпустил из ладони крошечный язычок пламени.
– Все эти годы я высматривал его в огне, – сказал он, – но так и не нашел. Либо он мертв и его стеклянный человечек прислуживает другому, либо убрался в такую страну, где мой огонь слеп.
Камень в брюхе. Перед глазами Фенолио простирались дикие страны, чужие и опасные… Страны, которые знают о его словах столь же мало, сколь и об огне Сажерука. Он невольно обратил взгляд к горизонту. Мир, простиравшийся за его чертой, впервые вызвал в нем страх.