Камень. Книга 4
Шрифт:
— Как бы самому Ульянову спастись… — окрысился Александр.
— Вот и я про тоже… — кивнул дядька. — Ладно, вечерком к вам загляну. А сейчас к своим пойду.
Мы с братьями протиснулись в первый ряд и стали наблюдать следующую картину. За столом сидел Цесаревич, справа от него, в паре метров, на стуле устроился весь из себя печальный и оклеветанный Прохор. Слева от отца, тоже в паре метров, стоял стул, рядом с которым нервно прохаживался подполковник Ульянов, злобно поглядывающий в сторону своего обидчика.
Отец взял со стола графин с водой и постучал по нему ручкой. Офицерское собрание притихло.
— Так, господа офицеры, начнем. От подполковника Ульянова на имя полковника Пожарского поступил рапорт с жалобой на противоправные действия господина Белобородова, выразившиеся в унижении чести и достоинства подателя. Учитывая, что господин Белобородов является действующим сотрудником Тайной канцелярии, полковник Пожарский, как и положено, передал рапорт на рассмотрение мне. Будут возражения против того, чтобы судьей на суде офицерской чести был единолично я? Возражений нет. Приступим. Сергей Владимирович, вам слово.
Ульянов кратко, без подробностей, описал сам процесс «унижения чести и достоинства», благоразумно умолчав о причинах таких действий Прохора.
— Мы вас поняли, Сергей Владимирович. — кивнул Цесаревич. — Господина Белобородова мы пока ни о чем спрашивать не будем, а поинтересуемся мнением группы, которая находилась под командованием подполковника Ульянова. Как мне тут успели доложить, господин Белобородов, прежде чем начать свои противоправные действия по унижению чести и достоинства, этим мнением у остальных поинтересовался. Господа офицеры, не стесняемся, выходим.
Из разных концов Собрания начали выходить бойцы группы, а Ульянов бледнел все больше.
— Итак, господа, ваше мнение. Меня пока интересует, если так можно выразиться, моральная сторона произошедшего. — продолжил отец. — Были ли основания у господина Белобородова поступить так, как он поступил?
— Были… — с видимой неохотой дружно кивнули те.
— Хорошо… — протянул Цесаревич. — Я все понимаю, господа, и подробности у вас выпытывать не буду. Тоже очень не люблю, когда сор из моей избы выносят. Тем более, операция прошла успешно, а многие детали, так и быть, в отчетах вы опустите, чтоб самим себе личные дела не портить. Полковник Пожарский проследит. Спасибо, господа, можете быть свободны. Ну, а мы продолжим. — отец посмотрел на Прохора. — Господин Белобородов, по какой причине вы допустили столь вопиющие действия по унижению чести и достоинства подполковника Ульянова?
— Не могу знать, Ваше Императорское Высочество! — вскочил Прохор и вытянулся. — Как затменье какое нашло, ей богу!
— Затменье? — хмыкнул Цесаревич. — Сначала вы предупреждаете подполковника Ульянова о своих противоправных намереньях, потом интересуетесь мнением на этот счет у… заинтересованных лиц, и, наконец, воплощаете задуманное в жизнь. На состояние аффекта это все как-то не особо тянет. — среди Собрания послышались отдельные смешки. — Да, господин Белобородов?
— Не могу знать, Ваше Императорское Высочество! — Прохор продолжал тянуться.
— Понятно. — кивнул Цесаревич. — Господин Белобородов, как мужчина я вас прекрасно понимаю, но воинскую дисциплину еще никто не отменял. А по сему, получаете трое суток ареста и последнее предупреждение. Прохор Петрович, я же тебя домой отправлю, родной, — ласково заговорил отец, — прямиком в Бутырку. Если ты мне тут свои выкрутасы не прекратишь. Как понял, Белобородов?
— Есть прекратить выкрутасы, Ваше Императорское Высочество! — воспитатель делал вид, что преданно смотрит Цесаревичу в глаза.
— Теперь, что касается вас, подполковник Ульянов. — отец повернулся к бледному Преображенцу. — Вы вчера при мне обсуждали с полковником Пожарским и господином Белобородовым план операции. Сначала вам на недостатки указал господин Белобородов, а потом и полковник Пожарский вежливо попросил прислушаться к словам Прохора Петровича. Но вы этого сделать не пожелали. Было, Сергей Владимирович?
— Было, Александр Николаевич. — опустил голову тот.
— А сегодня, перед началом операции, Белобородов еще раз попытался убедить вас изменить план. Вы его послушали?
— Нет.
— Тогда слушайте меня внимательно, Сергей Владимирович. Я лично прослежу за тем, чтобы после отбытия наказания вон тот отбитый на всю голову злой дяденька, с говорящим позывным «Зверь», — отец показывал на Прохора, — и вон тот добрейшей души молодой человек, — теперь он указывал на меня, — это который Великий князь Алексей Александрович, с не менее говорящим позывным «Камень», сопровождали вас на каждом вашем боевом выходе. Ну, про каждый я, конечно, погорячился, хватит и… Или… — отец многозначительно замолчал.
— Или, Ваше Императорское Высочество? — совсем поник Ульянов.
— Пишите рапорт об отставке, Сергей Владимирович. Вместо Военного министра визу поставлю я, сделаю для вас исключение.
— Рапорт, Ваше Императорское Высочество. — прошептал тот.
— Рад, что мы друг друга поняли, Сергей Владимирович. — удовлетворенно кивнул Цесаревич. — Жду рапорт до вечера. Господа офицеры, суд офицерской чести объявляю закрытым. — отец встал. — Отдыхайте, господа!
Насколько я успел заметить, особо никто Ульянова не жалел. Это подтвердил и Александр:
— Лешка, этот бывший подполковник сейчас изгоем в офицерской среде станет, а Прохор отомщен сполна! Даже у нас в Училище курсанты сами между собой отношения выясняют, доносы писать западло. У девчонок, правда, бывает, а так…
— Пойдемте в палатку, братики, не будем тут мешать. — сказал я. — Мало ли, какие тут у отца и Прохора дальнейшие планы. Воспитатель все равно под арестом, так что скоро сам в палатку придет, никуда не денется.
Так и оказалось, Прохор явился домой только через полчаса.