Каменные сердца
Шрифт:
– К стене, сука…
Борис не двинулся. Из-за спины Платона вышли рядовой, с автоматом наизготовку, и Никита, тоже с пистолетом.
– К стене… – утробно прорычал Платон.
Борис аккуратно, но с колебанием положил вилку и встал возле стены, широко выставив руки и ноги. К нему медленно двинулись Никита и сержант. По пути молодой опер пнул по голове присевшего от испуга Дмитрия, и тот откатился в сторону тихо и мирно лежать. Лена с ногами забралась на диван, где без чувств валялся шаман. Бориса заковали в наручники, и как только щелкнули браслеты, сержант с силой ударил его под колено. Буян охнул, пригнулся, и тут же получил каблуком кроссовка по лбу от Никиты. Боря свалился на спину, неуклюже попытался встать, но молодой
Дальше было дело техники – в наручники закатали и шамана, и Дмитрия, и хозяина квартиры, все это время в ошеломлении стоявшего рядом. Матами отделался только подставной мужик, в нерешительности топтавшийся у дверей квартиры. Лене было велено одеться и следовать за операми, так что спускалась она, в чем пришла в эту квартиру три дня назад: в сапогах, рваных колготках, мятых юбке и водолазке, курточке и с небольшой сумкой в руках.
Спускались медленно, согнув заключенных «лебедем». Платон шел первым, держа за шею Бориса. Недавний бунтовщик вел себя смирнее ламы, и даже когда опер пробивал ему за просто так подзатыльник, молчал и ни «гу-гу». Но все же ему было тяжело идти: ноги то и дело подкашивались, изо рта текла кровь, голова задержанного постоянно сваливалась на грудь. Розыскник понимал это, потому подзатыльники пробивал легонько, скорее для порядка и вел его медленно. И если бы Платон оказался на тот момент совсем не в духе, если бы решил потащить Борю через все пролеты волоком, то не видать ему улики, всплывшей в самом неожиданном месте. На площадке между третьим и вторым этажом он случайно бросил взгляд на стену под мутным окном и встал так резко, что Боря чуть не свалился с лестницы. За старшим опером затормозила и вся процессия.
– Что такое, Платон? – настороженно спросил Никита, ведший следом Дмитрия.
Старший помолчал, потом кивнул младшему оперу:
– Подержи ублюдка, – и отпустил шею Бориса.
Никита усадил Дмитрия и Бориса на колени, взял их обоих за шиворот, а сам продолжил следить за странным поведением старшего. Платон спустился на площадку и внимательно осмотрел стену. Там среди множества подпалин и корявых матерных надписей была нацарапана спираль со звездой в центре. Опер достал телефон и посмотрел на фото, сделанную ранее. Ошибки не было, спирали были идентичны, только эта не больше десяти сантиметров диаметром. Грубая, неровная, но прямо таки высечена кем-то очень настырным. Платон сфотографировал знак и вернулся к процессии. На вопросительный взгляд Никиты только отмахнулся и повел Бориса дальше, будто ничего не произошло.
Вьюга на улице усилилась, занося мир мелким колючим снегом. Сиротливо выл между домов ветер. Пришлось подождать перед патрульным бобиком, пока рядовой неловкими замерзшими пальцами отопрет заднюю дверь. Из раскрытого передвижного «чулана» вырвалась густая резкая вонь, от которой тут же начало тошнить. Потерпевшие заволновались, начали скалиться и бубнить про запах, но после окрика сержанта замолчали. Первым решили засунуть в «чулан» Бориса, как мужика более-менее крупного. Его положили, словно сумку, а сверху пристроили все еще бессознательного шамана. В ответ на такое беспардонное отношение свергнутый квартирный царек только промычал. Двоих других «ппсники» посадили на заднее сиденье, за решетку.
Когда оба патрульных залезли в бобик, к окну сержанта подошел Платон.
– Мужики, а не знаете, тут кто-нибудь пропадал в последнее время?
Оба посмотрели на опера с прищуром.
– Начальник, ты ж в отделение поедешь, там и спроси, – проворчал рядовой.
– Спрошу, но и вы мне сейчас скажите. Заметили, что кто-то пропал, или нет?
– Кто-то пропал, – ответил сержант. – А кто-то появился. Тут постоянно движение. Так что мы учет не ведем. Но если навскидку – из старожилов вроде все на месте.
Платон кивнул.
– Хорошо, что на месте. Только теперь тут за народом получше приглядывайте.
– А что такое, начальник?
– Пока ничего, просто совет даю. На будущее.
– Мы тебе таких же советов надавать можем. Сами разберемся, – хмыкнул сержант, потом кивнул на Лену. – Когда эту швабру в отделении ждать?
– Сейчас и отвезу. С парадного ее заведу, так что не парьтесь. Ладно, мужики, приятно было поработать. Может, еще свидимся.
И, пожав руки «ппсникам», махнул Никите с Леной и пошел к своей машине, почти невидимой за вьюгой. Они сразу залезли в холодный салон. Платон убрал с задних сидений всякую мелочь, чтобы освободить место Лене, завел двигатель, давая машине прогреться, потом взял скребок-щетку и вылез счищать снег с лобового стекла.
– Ну что, гражданка Барзюкина, как ты туда угодила? – спросил майор, когда залез назад.
Лена флегматично уставилась в окно, на бешенную белую мглу.
– В гости позвали, день рождения отпраздновать.
– И ты повелась? Не знаешь, как бывает?
– Не лечи, товарищ старший оперуполномоченный.
Платон посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
– Дура. На кой хер тебе эти алкаши сдались. Все при тебе есть: фигура, лицо, здоровье, вроде даже не глупая. А все равно, дура, с какими-то упырями вечно ошиваешься. Они тебя отчекрыжат, фонари под глазами нарисуют, и потом вытаскивай тебя…
– Сказала – не лечи…
– Ты, сука, еще попререкайся. Сдам тебя как блядь по вызову, посмирнее станешь.
Лена не ответила. Ни синяки, ни растрепанные грязные волосы, ни даже мешки под глазами не портили ее красоты. Молодая, умная, она выбрала для себя самый дурной и простой путь – быть содержанкой блатного. И если начала она именно что с авторитетного уркагана, то в итоге все скатилось в банальщину. Урка загремел, всех его друзей или убили, или сами разбежались, а Лена Барзюкина начала связываться почти со всеми мужиками с района, кто был готов платить в ресторанах, покупать одежку и всячески поддерживать материально. В итоге красивая девушка Лена превратилась в обычную районную шалаву – позови, она и придет. Платон смотрел на нее, глотающую слезы гордости, понимающую всю ничтожность своего положения и не чувствовал ни жалости, ни сострадания, ни вины. Он даже не ненавидел эту маленькую и беспомощную тварь, но прекрасно понимал, что достаточно надавил. Равновесие слегка нарушено.
– Ладно, Барзюкина, расслабься. Кто на что учился, как говорится. Хочется тебе с этими утырками тусоваться – тусуйся. У нас свободная страна.
– Пока вы всех не пересажаете, – прошептала она в ответ.
Платон, наконец, тихо тронул с места, чтобы не скользить на мокром асфальте. Районное отделение располагалось в нескольких кварталах, но их еще предстояло проехать по такой погоде.
– Кого надо, тех и пересажаем. Ты другое скажи. Такой знак раньше видела?
Он, не отвлекаясь от дороги, передал смартфон с открытой фотографией Никите, а тот уже повернулся с ним к Лене. Какое-то время девушка всматривалась в фото, затем ответила:
– Кажется, видела.
– Кажется?
– Что-то очень знакомое, но не скажу точно.
– Но нарисован он был не так, да?
– Кажется, нет.
– Никит, листни фотку. А так?
– Нет, и не это.
Платон кивнул и забрал смартфон. На немой вопрос Никиты, просто покачал головой – надо, по делу, не лезь.
Всю дорогу до отделения оба опера внимательно следили за Барзюкиной, подмечая любые изменения в ее лице. Как только они приведут ее к районным операм, девушка должна будет решить – сотрудничать со следствием в качестве свидетеля, или встать в отказ. Если Лена встанет в отказ, то могут возникнуть проблемы. Ведь морду Борису размазали ни за что, и это будет нетрудно доказать, если он не подастся на историю с «сопротивлением при аресте». Точнее, проблемы возникнут у Никиты, сам же Платон незамазан. Но свой есть свой, придется за него просить перед местными, чтобы ломали Борю, или шли на сделку.