Каменные сны
Шрифт:
НИКИТА (проникновенно). А как иначе, барин? Всенепременно! (Доверительно). Они ведь, жены, они все такие. Такая уж их обязанность. Муж за порог, а они и хвост набок.
ПУШКИН. Ох, и дурак же ты, Никита. Форменный дурак.
НИКИТА. Любыми титлами величайте, а только из песни слова не выкинешь. Да вы знакомых дам вспомните, разве с ними того же не было?
ПУШКИН. Ты не путай, дубина! Женщина может быть ветреной, кокетливой, легкомысленной. Но
НИКИТА (назидательно). Вот… Уже вы и сами прозревать начали. Это вам Господь Бог голову прояснил, не иначе.
ПУШКИН. Да поди ты со своей ясностью… прочь! С чего ты взял, что Дантес меня убьет? Может, это я его убью?!
НИКИТА. Ваши бы слова – да Богу в уши.
ПУШКИН (передразнивает). «Богу в уши…» По-твоему, легко убить человека?
НИКИТА. Чего же трудного? (Кивает на рукопись «Каменного гостя»). Вот, Дон Гуан ваш – одного за другим, как поросят режет. А вы чем хуже?
ПУШКИН (смотрит на рукопись, на Никиту). Ты меня с ним равняй. Дон Гуан – бретер, убийца. На его руках – кровь многих людей. А я – русский поэт. И до сего дня никого не убил.
НИКИТА. Велика важность… Прежде не убивали, теперь убьете. Надо же когда-то и начинать.
ПУШКИН (начиная сердиться). Не дури, Никита, я тебе это не шутя говорю. Не то у меня настроение, чтобы юродствам твоим потакать.
НИКИТА. Не то – так не то. Как вашей милости будет угодно.
Никита идет к двери.
ПУШКИН. Постой…
Никита замирает.
ПУШКИН (помахивая рукописью). Дона Анна своему Командору памятник воздвигла. Как думаешь, если меня убьют, жена мне поставит памятник?
НИКИТА. Да кто же вас убьет?
ПУШКИН. Дантес, кто еще?
НИКИТА. Не посмеет!
ПУШКИН. Только что сам говорил, что застрелит.
НИКИТА. Говорил. А теперь передумал. По здравом рассуждении. Никогда он вас не убьет, потому что убить вас невозможно.
Пушкин хмыкает, думает о чем-то.
ПУШКИН (задумчиво). Пожалуй, что и так. Поэзию убить нельзя. А значит, нельзя убить и поэта.
НИКИТА. Вот, а я о чем. Вы же кто есть сами собою? Вы – человек при должности. Царский канцеляриус.
ПУШКИН (смеется). Канцеляриус? Так ты мое положение
НИКИТА. А как иначе? При самом государе архивом заведываете. Так что нечего нам за эту дуэль волноваться! Сколько у вас было дуэлей – и все живы-здоровы.
ПУШКИН (тяжело). Нет, Никита, нынче не то, что надысь. В этот раз у меня плохое предчувствие. Помнишь, цыганка нагадала мне смерть от белого человека или от белой лошади?
НИКИТА. Ну, до лошади господин Дантес еще много не дотягивает. Ни копыт хороших ему Бог не дал, ни хвоста.
ПУШКИН. А до человека, по-твоему, дотягивает?
НИКИТА. До человека – тем более нет.
ПУШКИН (мрачно). Это, Никита, все мечты и грезы. Когда наставят на тебя пистолет, тогда совсем другая история пойдет.
НИКИТА. Не наставят.
ПУШКИН. Наставят. Я уж вызов ему послал.
НИКИТА. А назад отозвать? Яко небывший?
ПУШКИН. Назад нельзя, дело чести. (Вздыхает). Эх, Никита, думаешь, весело мне стреляться? И убивать мне неохота, а умирать – подавно.
НИКИТА. И не нужно вам умирать.
ПУШКИН. Так что же делать?
НИКИТА (после паузы). А вот если бы он как-нибудь сам умер, Дантес этот…
ПУШКИН. Как это – сам?
НИКИТА. А… например, лопатою. Или топором… Еще в двенадцатом годе с французом завсегда так поступали. Поднялась, значит, дубина народного гнева – и готово дело.
ПУШКИН (смотрит на Никиту). Ты что же мне предлагаешь? Убить его тайно?
НИКИТА. С Божьего соизволения.
ПУШКИН (задумчиво). А ведь ты негодяй, Никита.
НИКИТА. Для вашей пользы, барин, и негодяем готов, и даже в острог пойти.
ПУШКИН (вздохнув). Ты-то, может, и готов, да вот я не готов.
Пауза. Пушкин думает.
ПУШКИН. Ты мне лучше вот что скажи… Ты ведь у нас сны толковать умеешь?
НИКИТА. А как же, барин! Особливо – дурные.
ПУШКИН (с сомнением). Да? Ну, тогда, пожалуй, не будем.
НИКИТА. Отчего? Вы скажите, там посмотрим. С виду сон может быть плохой, ан глядь – он и в руку.
ПУШКИН. И что мне за выгода такие сны толковать?
НИКИТА. Откуда же нам знать? Может, завещание пора писать, может еще чего.
ПУШКИН (задумчиво). Да, завещание. Пожалуй, придется. Тут ты прав… (Вздохнув). Ну, словом, приснился мне сегодня мой Дон Гуан.