Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель
Шрифт:
Запыхавшийся великан даже не заметил, что его жертва запрыгивала на старенький драккар. Просто этот цыпленок куда-то исчез, а потом снова появился перед глазами. Но теперь ему некуда было бежать. Он сам загнал себя на крошечный мысок. Еще мгновение и его косточки затрещать в исполинских объятиях человека-горы.
Великан из последних сил разогнался и прыгнул на Волькшу.
Люди на ближайших драккарах зажмурились, предчувствую жестокую развязку.
Раздался звук, похожий на удар камнем по камню. И наступила тишина. Ни криков. Ни хруста костей. Ничего…
Когда помощник Хрольфа, наконец, открыл глаза, он подумал, что спятил от страха. Иного объяснения тому, что он видели, варяг не находил. Этого не могло быть, но трех шагах от того места, где великан должен был насмерть раздавить свою жертву, стоял, отдуваясь, венедский парнишка. Лицо его было белее снега, его качало, казалось, даже легкий ветерок может свалить его с ног, но… он стоял! А у его ног неподвижно распластался на земле человек-гора!
– Волькша! Волькша! – вопил бежавший к берегу Ольгерд, точно надеясь своим криком спасти приятеля.
– Волькш… – крик застрял у Рыжего Люта в горле.
Даже Олькша, знавший Волкана сызмальства и ни раз испытавший на себе силу его кулака, не был готов увидеть то, что тем более никак не укладывалось в мозги варягов, взиравших с окрестных драккаров на великана поверженного щуплым парнишкой.
Часть 2
Волин
Большой Рун
Норманны произносили его имя как «Рон», свеи – как «Рун», а данны, те и вовсе, звали его «Роан». Ему было все равно. Он не отзывался ни на одно из этих имен. Он вообще никогда не отвечал на вопросы, и почти не задавал их. Все, что он хотел знать, люди рассказывали ему сами, стоило только одной его брови приподняться. Он слушал их сбивчивый лепет с любопытством каменного истукана, а, уяснив то что нужно, просто отворачивался. И рассказчик замолкал, точно провалившись в прорубь.
Лишь немногие слышали его голос. И нельзя сказать, что они уж очень этим гордились, ведь он раскрывал рот, только когда бывал недоволен. А если причину его раздражения не понимали с полуслова, то следом он пускал в ход кулаки.
Но зато шеппари-шёрёверны [114] и благородные ярлы были готовы отдать половину добычи за то, чтобы Рун отправился с ними в разбойничий набег или в славный поход. Их мало беспокоило то, что за время плавания великан мог искалечить двух-трех заносчивых бойцов, осмелившихся убираться с его пути медленнее дозволенного или слишком долго смотреть ему в глаза. Зато Победа дворовым псом ластилась к ногам того, с чьего драккара сходил на чужую землю бесстрашный и безжалостный исполин. Один его вид приводил в трепет и упрямых фалийцев, и гордых скоттов, да и заносчивых франков тоже. Узрев, как Рун двумя ударами огромного меча рассекает латника на четыре части, воины любых краев обращались в бегство и были готовы платить самую непомерную дань, только бы привезенный викингами «тролль» убрался прочь с их земель.
114
Шёрёверн (sj"or"overn) – морской разбойник (швед.)
Сколько его помнили, Рун всегда жаждал битвы, крови и ужаса в чужих глазах. И он получал то, что хотел. За его спиной оставались разрушенные дома, искалеченные мужчины и растерзанные женщины. И только когда в разоренных селениях не оставалось никого, кто был способен взять в руки оружие, ярость исполина шла на убыль.
По всем берегам Восточного и Северного морей ходили ужасные были и небылицы о Кровожадном Великане. И как во всякой сказке там находилось место чуду: люди верили, что если встать на пути «тролля» с ребенком на руках, то великан расплачется и убежит обратно в свою холодную северную пещеру. Как ни странно, но из всего нагромождения кривды о Большом Руне, этот слух был правдой. Конечно, он не плакал при виде младенца, однако те, кто попадался ему на глаза с дитем на руках оставались в живых.
Викинги тоже заметили эту странную слабость Руна, но никому даже в голову не приходило потешаться над его чадолюбием. Ибо в битве не было никого, равного ему по силе и свирепости. Он мчался в сечу впереди берсерков, точно боясь, что кому-то другому достанется самый достойный противник. Если та былица, что ходила про Ронунга-Костолома на дворе Ильменьского властелина, и происходила когда-нибудь в Яви, то огромной билой крушил врагов не пузатый мучитель княжеских нарядников, а непобедимый Рун. Может статься, норманнский подъедала, пьяница и склочник когда-то видел великана в бою, а может быть, всего лишь наслушался на Бирке рассказов о его подвигах. Это Рун мог продолжать рубиться один против сотни и побеждать, шаг за шагом восходя на холм из тел врагов.
И при этом он не был берсерком! Он шел в бой с ясной головой. Он никогда не бежал от страха, это страх бежал от него.
Его еще в молодости нарекли бы величайшим из воинов, когда-либо живших под сенью Иггдрассиля, [115] но он не был Воином. Он не сражался, он убивал и разрушал. Победа и все, что она с собой приносила: добыча, слава и почести, не радовали его сердце.
Он сходил с одного драккара на каменный берег Бирки, а через день-два поднимался на борт другого, шеппарь которого загодя растрезвонил на весь остров о своих кровожадных намерениях. Так что многие, в числе которых был и Хрольф, Руна никогда в глаза не видели и потому считали его сказкой, лихим враньем за бражной чашей.
115
Иггдрасиль – в скандинавской мифологии мировое дерево, ясень, в виде которого скандинавы представляли себе вселенную.
Никто не знал, откуда он родом. Сказители всех мастей состязались в создании небылиц о его происхождении.
Говорили, что он пришел с севера. Там, где Соль [116] большую часть года спит, а потом, отоспавшись, три месяца подряд бродяжничает по небу дни и ночи напролет; там, где на макушке лета под двумя пядями скудной земли прячется лед; там, где люди живут в каменных пещерах, согревая их кострами из жира ваалов, он родился в семье скандов. Никто не знал доподлинно кто такие сканды, но скальды пели, что земли гётов, свеев и норманнов, некогда принадлежали им. Говорили, что сканды были великими чародеями и говорили на равных с самим Одином. За их гордость он изгнал их на север, а их угодья отдал своим любимым чадам.
116
Соль – в скандинавский мифологии бог Солнца.
Сказывали так же, что отец Руна был самым могущественным колдуном своего племени. Его слову подчинялись даже нарвалы. По его велению морские чудовища приносили себя в жертву на пропитание и обогрев скандов. По наущению своих богов, он превратил свое семя в семя великанов, некогда убитых Тором, и оросил им свою жену. И та понесла. И пузо ее к родам стало так огромно, что она могла только лежать на боку. Когда подошел срок, отец Руна взял острый камень, взрезал живот жены и достал оттуда младенца, который был уже подстать пятилетнему ребенку. Мать Руна просила своего мужа, великого колдуна, исцелить ее рану, но он даже не посмотрел в ее сторону, оставив истекать кровью в холодной пещере.
Мальчика выкормили молоком три ваалки, чьи детеныши умерли от голода, потому что Рун выпивал все, что было у них в сосцах.
В пять лет, он был ростом с отца, а в семь поднимал одной рукой северного оленя. Великий колдун понимал, что ни в одном народе не найдется жены для его сына, и тогда он решил произвести на свет великаншу. Гордец считал, что тем самым он возродит погибшее племя исполинов.
Чародей снова женился и обрюхатил супругу заколдованным семенем. Но живот ее не спешил разрастаться. Он набухал так же, как и у других беременных женщин. Не больше и не меньше. Отец Руна злился на свою новую жену, но не терял надежды на то, что заклинание все же подействует.