Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель
Шрифт:
– Ты ошибся, Кётт Багателлер, [190] у меня нет хозяина, – невозмутимо ответил Варглоб. Окончание его слов потонуло во всеобщем хохоте. Даже даннские воины хихикали в кулаки.
– Что значит, нет хозяина? – перекрикивая толпу вопил Кутц: – Это дом Каменного Кулака? Нам сказали, что это дом Каменного Кулака!
– Да, это мой дом, – ответил Волькша.
– Так ты… – догадался ругий, что-что, а в сообразительности ему нельзя было отказать.
– Эти… эти недоумки… эти свеи… эти дубины… называют каменным кулаком мозгляка, которого можно соплей перешибить!..
190
Кётт Багателлер (k"ottbagateller) – может быть переведено со шведского языка как «мясные мелочи».
От смеха красная рожа Хохендорфского старшины стала свекольного цвета. Волькше очень хотелось полоснуть ножом по его щеке и посмотреть, как оттуда брызнет свекольный отвар.
– Не кичись пузом, кичись лбом, – по-венедски сказал Волкан.
– Что ты сказал, сопляк? – утирая пот со лба спросил ругий.
– Я сказал, что тебе лучше уйти туда, откуда пришел, или тебя унесут отсюда на руках, – все так же спокойно ответил Варглоб.
Только сейчас Хрольфовы люди заметили, что правая рука у Волькши сжата в кулак, а на пальцах видны следы земли. Они зашушукались, и вскоре вся толпа знала, что, вполне возможно, сегодня они увидят Каменного Кулака в полной красе.
– Ладно, – примирительно сказал Кутц: – Мне плевать. Пусть эти бестолочи считают тебя, кем угодно. Мне нужна моя бывшая жена, которую, как мне сказали ты забрал себе. Я дам тебе за это турпилингское отродье пятьдесят крон. Идет?
Желваки перекатывались у Варглоба на скулах, но он молчал.
– Хорошо. Я дам тебе за нее семьдесят крон. Ни одна фолька не стоит этих денег, – предложил Бергертайлер и для весомости слов полез в кошель отсчитывать серебро.
– Ты плохо слышишь меня, Мясная Мелочь? – ледяным голосом спросил Волькша: – Я же сказал тебе, чтобы ты убирался откуда пришел и забыл сюда дорогу.
– Нет, это ты плохо меня слышишь, – взъярился ругий: – Я даю тебе восемьдесят крон за эту сучку. И это моя последняя цена. Или ты берешь серебро, и отдаешь мне ее подобру-поздорову, или я заберу ее силой.
– Это почему это? – Волькша чуть наклонил голову, точно прицеливаясь. В голове его звучали слова сказания про Тапио и Хийси: «‘Что же ты медлишь?’ – недоумевал Тапио. ‘Медлит тот, кто ничего не делает,’ – ответил Хийси. ‘А что делаешь ты?’ – спросил хозяин леса. ‘Я готовлюсь убить этого кабана.’»
«Я готовлюсь убить этого кабана», – повторял про себя Волькша.
– Да потому, – ответил кабан: – что ни одна женщина не покидала дом Бергертайлеров живой. И эта рыжая Волинская гордячка не будет исключением пока я жив.
– Значит, тебе придется умереть, – сказал Волькша так, словно указывал ругию на то, что у него перепачкана задница.
– Что ты сказал? – взревел Кутц.
Старшина Хохендорфа оказался проворнее, чем можно было ожидать. Одним движением он выхватил из-за пояса нож и тут же полоснут Волькшу сверху вниз. Клинок пропорол рубаху и рассек Годиновичу грудь с левой стороны. Одежда венеда мгновенно окрасилась кровью.
– Я раскромсаю тебя на жаркое! – завопил ругий.
Но следующий его удар пронзил лишь воздух.
Левое плечо Волькши быстро немело. Но он не чувствовал ничего, кроме холодной ненависти к краснощекому купчишке, который посмел назвать его Эрну сучкой…
Кутц выхватил второй клинок. Он выделывал ими разные кренделя в воздухе. Вероятно, эта наука передавалась в роду Бергертайлеров из поколения в поколение. И «кабан» не был самым бездарным наследником этих знаний. Железо кружилось вокруг него, в замысловатой пляске. Время от времени ругий делал глубокие выпады, и тогда от Волькши требовались чудеса верткости.
Левая рука Волкана совсем перестала слушаться.
– Наших бьют! – из далека донесся бас Олькши. Рыжий Лют, шатавшийся до этого неведомо где, бежал на выручку к соплеменнику.
– Нет, Олькша! – крикнул ему Годинович, когда тот начал проталкиваться сквозь толпу зевак: – Он мой! Мой, слышишь!
Несмотря на то, что рубаха Волькши была уже красна от крови до самого подола, его голос заставил Рыжего Люта остановиться.
«Кабан» хрипел. Он опустил голову и выставил веред клыки своих ножей.
«И тут Хийси бросил свой камень».
Кутц сделал очередной выпад сразу двумя руками, целясь Волькше в грудь и в живот. Тот увернулся и ударил противника чуть выше локтя левой руки. От внезапной острой боли ругий выронил оба бранных ножа и схватился правой рукой за сустав левой.
В следующее мгновение каменный кулак Варглоба вонзился ему в грудину. Позже многие говорили, что слышали, как хрустнули ребра Хохендорфского старшины. Однако, скорее всего, они различили хруст кольчуги, которую Кутц носил под одеждой.
И все же удар Волькши сокрушил ругию ребра и их осколки вонзились ему в сердце. Он побледнел, схватился за грудь и начал оседать.
– Сын мой! – раздался крик второго Хохендорфца.
Тут только Волькша вспомнил, что Эрна говорила о том, что Бергертайлеры приехали оба. Вот ведь не сиделось старику дома.
Впрочем, старик оказался полным сил и злости мужиком. Он не стал играться с ножами, а выхватил из ножен меч, который оказался на целую ладонь длинее, чем те, которыми обычно бились шёрёверны. Да и бежал старший старшина резвее иного юноши.
Волькша обернулся к новому супостату. Слабость уже стучала в каждый уголок его тела. Обильный пот заливал глаза. Только рука с Родной землей еще хранила ему верность.
Вероятно, отец Кутца хотел разделаться с обидчиком сына одним ударом, раскроив его от плеча и до пупа. Он вложил всю силу в один удар, и, возможно, преуспел бы, не будь перед ним Стейн Кнутнев.
За долю мгновения до того, как засвистел смертоносный клинок, вся Волькшина ненависть, вложенная в один удар, разорвалась в подвзохе [191] ругия точно глиняный сосуд с горящим маслом. Дыхание старшего Бергертайлера прервалось. Сердце остановилось. На глаза упала ночь.
191
Подвздох – солнечное сплетение.