Шрифт:
Пролог
Вечерние сумерки укрыли крыши домов небольшой деревни. Появились первые звёзды, новорожденный месяц подал свет. Тёмные облака напряглись.
Звонкий лай собак раздавался вслед бегущему мальчику. Глеб гнал с такой скоростью, что его длинные тёмные волосы постоянно закрывали глаза.
А лай всё не прекращался. И, казалось, почти нагнал.
– Беги-беги! – на всю улицу выкрикнул напыщенный коренастый мальчуган ростом ниже Глеба.
Глеб
Лай собак преследовал, будто сопровождал его трусость и страх.
Пробежав по мосту, Глеб свернул на узкую тропку между покосившимися домами. Здесь не было фонарей, зато под молодым месяцем «светились» синяки под глазом и на руках мальчика.
Ничего не болело. Тревожил только собачий лай, который подгонял мальчика к родному дому. И даже когда на улице стихли все собаки, Глеб не остановился. В голове постоянно звучало, как гавкают псы Тильда и его соседей.
Ох уж этот противный Тильд! Думает, если он – сын мэра, значит ему всё можно? Если он такой весь из себя аристократ, значит, можно издеваться над сыном плотника? Издеваться над сыном человека, который, возможно, будет делать ему когда-то гроб? Да ни за что в жизни Глеб не возьмётся иметь дела с Тильдом и его папашей. Пусть остаётся с Леттой! Мерзкий, жалкий, мелочный… Неприкосновенный папенькин сынишка!
Слёзы хлынули из глаз. Ком в горле распирал и мешал дышать. Глеб остановился. Лай собак уже не преследовал его, но сердце по-прежнему колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди.
Ничего, что этот Тильд такой низкий. Его кулаки, как два молотка, прошлись по Глебу и оставили кучу синяков. Хорошо ещё, что папенькин сынишка не вздумал включить в работу ноги. Тогда Глеб не то что убежать, а и встать не смог бы.
Дома по обе стороны тропинки уже закончились, а значит, скоро появится и дом Глеба…
Лишь бы только отца не было дома! Лишь бы не было!..
По левую сторону от мальчика возникла изгородь из хвороста. Конечно, он прогулялся бы до калитки, которая хорошо видна из окна дома, как и все входящие с улицы во двор. Однако это – не путь Глеба.
Собравшись с мыслями и вытерев насухо слёзы, он подошёл к углу ограды, которая была ему по грудь, и ощупал ладонью плетень. Где-то тут… должен быть… проход…
Глеб прошёл вдоль ограды по сухой траве. Нельзя терять времени. Голос внутри внушал, что собаки всё ещё бегут следом и могут настигнуть его в любую минуту. В панике Глеб раздражённо нащупывал место, где несколько хворостинок сильнее обычного отходят от строя. Должно быть… Здесь!
Обхватил пучок хворостин, выстроенных в стену, Глеб потянул их на себя. В плетне возникла широкая прореха, в которую он тут же залез, попятившись задом и придерживая хворост. Пяткой мальчик что-то с хрустом ударил и, испугавшись, оглянулся. В сторону от него откатился крупный кочан капусты, а пятка просто выла от боли.
– Отец убьёт… – выдохнул Глеб.
Сегодня – не его день! Сначала его предали, затем избили, спустили на него собак… Теперь ещё и отец будет ругать.
Глеб не спеша опустил хворостины, поправил их и наклонился, нащупывая поверженный с грядки кочан.
– Где-то же тут ты стоял…
Он подтащил капусту, пристроил на прежнее место на грядке и устало выдохнул.
Пройдёт не один день, прежде чем отец узнает. А может, это будет и завтра?
Глеб бесшумно прошёл по огороду, тщательно глядя под ноги и выбирая место, куда ступить. В эти минуты он был весь – как сжавшаяся бесчувственная пружина. Однако как только мальчик почувствовал родные стены дома, боль стала будто бы оживать, нарастать и закипать.
До окна прихожей он дошёл без проблем. Только давали о себе знать ушибы: безжалостный Тильд бил его изощрённо – знал, куда стукнуть побольнее. Но к боли Глебу не привыкать…
Однажды деревенские мальчишки полезли вечером в ограду – воровать свежий сруб. Видимо, хотели тоже заняться плотничеством. Но тут вовремя появился Глеб и успел ввязаться. Избили они тогда друг друга хорошо. Учитывая, что мальчишек было двое, а Глеб – один, то ему тумаков досталось больше. Да беда в том, что когда отец узнал о драке сына, так ещё прописал ему пару ласковых. А за что ведь? За то, что подрался! Отец запрещал сыну ввязываться в баталии, но как быть, когда грабят, причём твоё же! Как можно так спокойно жить?
В тот вечер Глебу было вдвойне обидно: его избили какие-то воришки, да ещё от отца вдобавок получил. Нет ничего хуже, когда наказывают за поступки, совершённые с благим умыслом. Ведь что такое драка по сравнению с кражей? Ну украли бы тогда эти мальчишки у отца сруб. И что он стал бы делать после этого – новый добывать? Как бы не так. Не молодой ведь уже. Тот он несколько недель рубил. Ещё столько же он просто не вынес бы. Выходит, отцу плевать на свой труд? Или просто его принципы оказались сильнее усталости?
Ход в прихожую оказался свободен. Без особых усилий и шума Глеб залез в окно, прикрыл створку и прокрался в свою комнату. Зная все полы в комнатах, он, когда это было необходимо, избегал скрипящих половиц и ходил чаще вдоль стенки. Даже приноровился с нужной силой и быстротой открывать дверь, чтобы та не скрипела громко.
В комнате царствовала тьма. Окон в ней не было, а свечами никто не пользовался. Дорогие они, да и бессмысленно – всё равно весь день мальчик на улице проводит.
Глеб проковылял к тюфяку в пыльном углу и, не удержавшись, рухнул навзничь.
Мальчик покряхтел, поправил спутанные волосы, закрывавшие ему глаза, и вытер с лица пот. Уже через секунду его обдал страшный жар. Глеб потрогал лоб. Горячий, хоть яйца жарь! К обычно серым щекам нахлынула кровь, а лицо словно засунули в печь. Руки с ногами, как тонкие верёвочки, ломало и выкручивало от усталости и ушибов, которые оставил на память Глебу старший брат Летты. Кто знал, что противник ростом меньше тебя может оказаться втрое сильнее? Никто Глебу об этом не говорил, вот и вышел казус.