Каменный пояс, 1974
Шрифт:
«Читай, читай, голубок! — мысленно поторапливал оратора Максим Максимович. — Читай все десять минут. И Мальцев не против, и я доволен».
— О тех же солонцах. Кстати, их у нас не шестьдесят процентов, как сказал Утюмов, а около сорока. У этих земель свои законы. Посмотришь: грязища, топь… Какой тут сев! Через неделю зашел на солонцы: батюшки, все затвердело, не земля, а камень, попробуй заделай семена! Тут уж все время следи и, как поспеет земля, ни минуты не упускай. Время для сева на солонцах может наступить и в начале, и в конце мая. И команды «Поднажать с севом!», «Быстрее отсеяться!» принесут только вред.
Голос у Мухтарова монотонный, тихий, фразы
— Дать, дать!
Это кричат рабочие.
— Земли у нас разные, и подход к ним должен быть разным. Где-то поглубже пахать, к примеру, на парах, до тридцати пяти сантиметров, а иногда и еще глубже. А для солонцов глубокая вспашка не годится. Мы же далеко не всегда это учитываем. Забываем, что хорошая вспашка способствует уничтожению овсюга, а этот сорняк засоряет все наши посевы.
— На кого вы сваливаете?! — грубо прервал Мухтарова Утюмов. — Вы же главный агроном.
— Земля в Новоселово запущена, замусорена, надо прямо сказать, и чтобы ее привести в порядок — требуются годы. И вы должны это знать. Спровоцировали сорняк и уничтожили. Все вроде бы хорошо, на посевах овсюга нет. А на другой год посмотришь, опять и тут и там взошел. Снова уничтожили. Думают, теперь уже конец проклятому овсюгу, не провоцируют, а он опять взошел. Пшеница и рожь против овсюга — все равно что овцы против волка.
«Ловко выкрутился, — подумал Утюмов с какой-то даже завистью. — И овечек с волками к чему-то приплел».
— А Макысим Макысимович дает общую команду для всех. Индивидуального подхода нет.
Точное, неукоснительное соблюдение всех агрономических правил и вообще ведение хозяйства «по науке» казалось Утюмову невыносимо трудным делом; он был убежден: люди лишь на словах ратуют за науку, говорят красивые слова, а сами — как бы попроще да побыстрее… Поведение Мухтарова, старавшегося делать все по правилам, озадачивало, удивляло Максима Максимовича, и он поначалу думал, что новый главный агроном, так же как и Лаптев, силится только выпятить себя.
Председатель собрания — старая телятница — посмотрела на часы и стукнула карандашом по графику. И снова закричали:
— Пущай говорит!
— В совхозе очень плохо выравнивают почву, особенно развальные борозды. Они получаются слишком глубокими, и от этого ломаются комбайны. Когда пшеницу косят, часть валков попадает вниз, на дно борозды, и подобрать их невозможно. Это снижает урожайность, увеличивает себестоимость зерна и, разумеется, увеличивает убыточность, Макысим Макысимович…
«Почему только я? Ведь был же главный агроном Птицын, были и другие…»
Выступление Лаптева на первый взгляд казалось нестройным, даже несколько сумбурным, о чем только не говорил человек: «Общесовхозные двух- и трехчасовые планерки только отнимают у людей время», «Много совещаний, обязательств и мало дела», «Уметь считать и экономить», «Надо хорошо наладить учет и беречь каждую копейку», «Создать постоянно действующее экономическое совещание». Но вскоре Максим Максимович понял: все это говорится затем, чтоб доказать неправильное руководство совхозом, не в лоб, а деликатно опорочить его действия.
— Каждой свинарке надо дать задание: получить за месяц столько-то привеса, при таких-то кормах. Подсчитать, сколько эти корма стоят, сколько затратится средств на текущий ремонт, на медикаменты и так далее. Определить, какова будет твердая зарплата рабочего при выполнении задания и при перевыполнении его. Прошел месяц — подсчитай,
Максим Максимович и сам подумывал, что с учетом и дополнительной оплатой в совхозе непорядок, не раз говорил об этом на планерках…
— Никто из наших рабочих не знает, что такое хозрасчет, не может толком рассказать, что такое рентабельность и себестоимость, — продолжал Лаптев. — А ведь эти понятия должны быть для них привычными.
«Слова, слова, слова, — думал с раздражением Утюмов. — Попробуй все это сделай».
Лаптеву тоже добавили времени для выступления. И он начал говорить об урожае. И говорил странное:
— Надо отказаться от горожан. Давайте рассмотрим этот вопрос со всех, так сказать, сторон, во всех аспектах. Лето, как известно, пора жаркая. Не только хлебоуборка, сенокос, вспашка зяби, но и строительство, и ремонт, и всякие сезонные работы. Причем строительство, ремонт и сезонные работы в деревне и городе. В городе летом тоже дел по горло. К тому же отпуска. Всякий хочет в теплые дни отдохнуть. Людей, в общем, везде не хватает. А мы из деревень кричим: «Помогите убрать хлеба!». И к нам, разумеется, едут. Еще бы! Ведь речь идет о хлебе… Но давайте подумаем, в каких конкретно цифрах выражается эта помощь… ведь мы, по сути, опустошаем заводы и фабрики. И потом, надеясь на горожан, мы, сельские жители, расхолаживаемся, не мобилизуем свои внутренние резервы. И, по существу, выказываем беспомощность в трудную пору. А ведь может быть и так: сегодня дали людей, а завтра — нет или дадут половину того, что прежде. И хлебушко может уйти под снег. Нет, хлебороб должен рассчитывать только на свои силы, все делать сам и вовремя. И третье… Материальные затраты. Очень уж дорого обходятся нам горожане. Мы тут долго колдовали над цифрами, подсчитывали… Что получается? Расходы на сто горожан, прибывших на уборку, составляют кругленькую сумму — почти пятнадцать тысяч рублей…
С неделю назад Лаптев нечто подобное говорил Утюмову, точнее начал было говорить, но Максим Максимович махнул рукой: зачем отказываться от людей, которые приезжают к тебе на помощь. Но об этих подсчетах он ничего не слыхал и сейчас подивился: до чего большие расходы!
— Ведь это люди приезжие. Им нужно жилье, постели, хорошее питание. Их надо отвозить на работу, привозить с работы. Нужны повара, шоферы, технички… А много ли они сделают? Я не хочу сказать, что городские работают плохо. В общем-то они трудятся добросовестно. Но ведь пятнадцать тысяч!.. Конечно, одни механизаторы с уборкой не справятся. Нужны люди. И их у нас не мало. Я считаю, что в поле должны выйти все… Один сядет за комбайн, другой поведет автомашину, третий будет разгружать зерно. Кто-то пищу станет готовить для людей, занятых на уборке, кто-то за детьми рабочих ухаживать. Словом, всякому определим место. И не в последний момент, не перед самой уборкой. А заранее. Конторы наши на декаду опустеют. Но не страшно.