Каменный пояс, 1975
Шрифт:
«Началось второе, «генеральное», наступление немецко-фашистских войск на Москву...
...Героический подвиг совершили 28 бойцов 316-й стрелковой дивизии (командир дивизии генерал-майор И. В. Панфилов), сражавшейся на Волоколамском направлении. Обороняя рубеж у разъезда Дубосеково, советские воины под командованием политрука Г. В. Клочкова-Диева отразили две танковые атаки противника, стремившегося прорваться к Волоколамскому шоссе, и, исчерпав все возможности обороны, уничтожив 18 танков врага,
Очерк «Комиссар подмосковной обороны» рассказывает о комиссаре полка А. Л. Мухамедьярове, одном из воспитателей бессмертных Героев.
Над искрящимся снежным полем была такая тишина, точно сама природа встала в почетный караул, охраняя вечный сон советских воинов, что покоились в братской могиле под краснозвездной пирамидой.
С трудом сдерживая волнение, Ахмеджан Латыпович Мухамедьяров шел на свиданье с фронтовым прошлым. Поле было совершенно такое, каким запомнилось ему в тот неповторимый день, шестнадцатого ноября сорок первого года. Тогда здесь, в Подмосковье, у безвестного разъезда Дубосеково, насмерть стояли панфиловцы, совершившие неувядаемый ратный подвиг.
Мухамедьяров остановился у братской могилы и замер, обнажив голову. Колючий ноябрьский ветер растрепал пряди посеребренных волос. Комиссар поднял промерзший ком земли, подержал его в ладони.
Миновало больше трех десятилетий, а события тех дней и сейчас свежи в его памяти.
...В блиндаже зазуммерил телефон. Мухамедьяров мгновенно открыл глаза, отгоняя сон.
Связист протягивал командиру полка Илье Васильевичу Капрову трубку полевого аппарата.
— Товарищ полковник! Вас вызывает двадцатый.
Дремавший Капров взял трубку.
— Слушаю вас, товарищ двадцатый!
Мухамедьяров следил за выражением его лица, слабо освещенного лампой-коптилкой, старался уловить, о чем говорил командиру полка генерал Панфилов.
Простуженный голос Ивана Васильевича едва долетал до Мухамедьярова.
— Прочесали, говоришь, передний край и на этом успокоились? А ты, Илья, не верь затишью: оно, знаешь, обманчиво, и нередко бывает перед бурей.
Панфилов и Капров были старыми друзьями, вместе дрались с басмачами в гражданскую войну. Панфилов любил умного, мужественного комполка, доверял ему самое сокровенное.
— Пленные показывают: Гитлер приказал любой ценой взять Москву. Да и мороз фрицев подгоняет. Мечтают, вшивые, в московских квартирах погреться!
— Вот мы их и погреем, как следует, Иван Васильевич!
— Погреем, Илья, погреем! — согласился Панфилов. — Только учти, силен немец, его шапками не закидаешь. А кто у тебя на фланге, у Дубосеково?
— Рота Гундиловича.
— Это хорошо. Народ у него надежный, да и сам он не промах. Но все равно, Илья, надо посмотреть, как там у ребят дела, побеседовать с коммунистами и комсомольцами. От их поведения, примера в бою многое теперь зависит. Комиссар, говоришь, туда идет? Ладно. Потом доложишь.
Капров вернул трубку телефонисту, взглянул на старшего политрука, собравшегося в роту Гундиловича.
— Ясно. Вопросов нет, — сказал Мухамедьяров,
Морозный ноябрьский ветер обжигал щеки. Мухамедьяров торопливо зашагал в предрассветной мгле вдоль низкорослого кустарника, надеясь проскочить на КП, пока немцы снова не начали обстрел минами и тяжелыми снарядами. Невдалеке заметил фигуру человека, спешившего в сторону передовой, к разъезду Дубосеково. Замедлил шаг, присмотрелся. Судя по размашистой походке, это Клочков. Окликнул:
— Политрук!
Тот остановился, быстро отозвался на знакомый голос комиссара:
— Я!
Сошлись, поздоровались.
— Куда в такую рань? Да еще один, — поинтересовался Мухамедьяров. — Заблудишься, попадешь к немцам.
— Что вы, товарищ старший политрук! — весело, в тон Мухамедьярову, ответил Клочков. — Мне тут каждый бугорочек, как дом родной, знаком! Сколько раз по-пластунски пришлось ползать! Ориентиры есть приметные, не заблужусь. А иду к истребителям танков: взводного у них вчера тяжело ранило. Участок, сами знаете, опасный. Фланг. Танкопроходимый. Вот мы с Гундиловичем и решили: капитан с ротой, а я за взводного. Противотанковые ружья туда подбросили, бутылки с горючей смесью. Воевать есть чем. Кстати, и обращение Военного совета захватил, надо еще раз бойцам прочитать.
Мухамедьяров заметил:
— Это вы с Гундиловичем правильно решили. Панфилов только что звонил, предупредил Капрова: жарко должно быть, Гитлер приказал любой ценой Москву взять. Так что немцы попрут напролом. Учти это и бойцам передай. Надо выстоять.
— Понятно. Передам. Народу, конечно, маловато, но выстоять должны. Разрешите идти?
— Желаю успеха!
Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись в разные стороны.
Не знал Мухамедьяров, что в последний раз разговаривает с политруком, что пройдет совсем немного времени, и Василий Клочков спрыгнет в окоп истребителей танков, чтобы разделить с ними, двадцатью восемью героями-панфиловцами, бессмертную славу несгибаемых защитников Москвы.
...Перед взором Мухамедьярова, будто ожив, стояли его питомцы, те, что грудью прикрыли столицу от врага. Около четырех часов продолжался бой горстки храбрецов с пятьюдесятью фашистскими танками и пехотой. Панфиловцы не отдали врагу разъезда Дубосеково: Василий Клочков и его боевые друзья сдержали обещание выстоять, выполнили клятву на верность Родине. Даже и тогда, когда на разъезде не осталось ни одного живого советского человека, немцы не решились его снова атаковать, чтобы выйти на Волоколамское шоссе.
В памяти вспыхнули имена: Гавриил Митин и Григорий Безродный, Нурсутбай Есибулатов и Дмитрий Калейников, Аликбай Касаев и Яков Бондаренко, Душанкул Шопоков и Петр Емец, Мусабек Сенгирбаев, Илларион Васильев, Иван Шадрин... Русские, украинцы, узбеки, таджики, казахи, киргизы. Сыны одной матери — Отчизны.
Здесь, в Подмосковье, оставил Мухамедьяров часть своего сердца, навсегда простился с генералом Иваном Васильевичем Панфиловым, верными помощниками и соратниками — коммунистами Иваном Манаенко, Евдокимом Медведевым, Альфисом Какулия, Анапом Мусиным, Петром Клементьевым, Михаилом Анашкиным...