Каменный Пояс, 1980

Ковалев Николай Иванович

На фронте я был политработником. Как хорошо, взволнованно, справедливо оценил в замечательной «Малой земле» наш ратный труд Леонид Ильич Брежнев — политический руководитель Вооруженных Сил в сложнейших боевых операциях! Прежде всего хочется подчеркнуть, что наше положение не лишало меня, как и других политработников, возможности идти в танковую атаку (притом в одном из головных танков, на самом решающем, самом сложном участке), вести — самому вести — огонь по врагу из всех видов танкового оружия, применять в бою автомат, гранаты, пистолет.

Тяжелую боевую задачу пришлось решать нам при форсировании Вислы. Брали мы ее с ходу — и вброд, и на понтонах. На восточный берег вышли из леса — важно было подойти скрытно. На береговой опушке леса, где были сосредоточены все танки нашей бригады, быстро соорудили КП. Там находились комбриг Слюсаренко, начальник политотдела Болдырев, другой командный состав бригады.

Гвардии полковник Слюсаренко, вызвав меня, приказал: первым танком, на понтонах, форсировать Вислу, занять плацдарм на противоположном берегу, удержать его до подхода основных сил и затем, расширив плацдарм, подготовиться к решающему наступлению. Вслед за мною должны были форсировать реку все танки бригады.

Переправа проходила под яростным огнем вражеской авиации, но ничто не могло остановить советских танкистов, рвавшихся вперед. Оказавшись на западном берегу Вислы, наша армада сразу вступила в бой с гитлеровцами,

добиваясь, чтобы плацдарм стал и шире, и устойчивее. Все попытки врага сбросить нас в реку оказались безуспешными. Мы выдержали этот натиск, продвинулись в глубь польской земли, создав очень важный Сандомирский плацдарм.

Он, этот плацдарм, для противника оказался «крепким орешком». Но и для нас он был не «зоной отдыха». Смертельный поединок между советскими и вражескими войсками на подступах к реке Висла, в ходе ее форсирования, а потом на западном берегу длился более двух месяцев.

И тогда-то закончилась моя боевая жизнь на войне.

В боях под местечком Сташув я был тяжело ранен и навсегда выбыл из строя.

Это было вдвойне, втройне обидно, когда наши танкисты, вместе с другими родами войск, вышли на прямую, хотя и очень тяжелую, дорогу — дорогу на Берлин. Впереди — завершающие сражения с врагом, война вступала в свой последний этап.

А я оказался на госпитальной койке. Там и Победе порадовался. Но еще не один месяц шла борьба за жизнь, прежде чем смог я вернуться к семье, к труду. Пришел солдат с фронта…

Парторг завода, секретарь райкома партии, председатель райисполкома, заведующий отделом в исполкоме областного Совета — на разных постах довелось работать. К военным наградам прибавились медали «За трудовую доблесть», «За освоение целинных и залежных земель». А в 1973-м вышел на пенсию. «Персональный пенсионер республиканского значения…» Только больше этого звания горжусь я своей общественной работой в Комитете защиты мира.

Что для нас, фронтовиков, дороже, чем отстаивать, крепить мир!

…Часто приходится мне встречаться с молодежью, с совсем юными нашими гражданами. Жадно слушают они рассказы о пережитом. А я думаю об одном: пусть всегда на земле советской, на всей планете мир будет. Мир прочный, мир выстраданный.

Михаил Клипиницер

СТИХИ

ТРАНШЕЯ

Каждый день наяву и во сне С незажившею этою раной Я по-прежнему там, на войне, И иду по траншее песчаной. По ее затененным ходам С прелым запахом снега и глины, Узнаю земляков по следам, Вижу к стенкам припавшие спины. Сквозь едучий махорочный дым Жадно глядя на солнце слепое, Возле ниши с солдатом стоим И ловлю его слово скупое. Что успею — в блокнот запишу, Но запомнить стараюсь побольше, На озябшие руки дышу И гляжу на отбитую рощу. Там теперь соловьи по весне Все звончее поют, веселее. Сколько лет миновало. А мне С каждым годом траншея виднее.

У МОГИЛЫ КОМДИВА

Рождается песня о жизни короткой, Та песня ходила в солдатской пилотке, Ее колыхали июльские травы, Она унеслась на волнах Даугавы. Она замолчала на полуслове От пули, от боли, от хлынувшей крови, Внезапно споткнулась, упала без стона, Она замолчала — склонились знамена. Минута молчанья. Казалось, мы слышали Слова, на губах у комдива застывшие.

Людмила Коростина

ЗОВУТ БАРАБАНЫ

Главы из поэмы

Школа взбудоражена: Готовится к линейке, Вымыта, наглажена. Прибраны скамейки, И по залу гулкому Носятся дежурные: — Этот мягкий стул кому? — Астры где, пурпурные? Стул — для гостя званого, И цветы садовые. …Я вас вижу заново, Сорванцы бедовые. Хорошо, что сытые, Хорошо, что чистые, Но, как было исстари — Все коленки сбитые. И стоять в молчании Вам в строю не хочется: Кто — зевнет нечаянно, Кто-то расхохочется. А девчонки чинно Стоят, как балерины: Вот грянет гром оркестра И всех сорвет их с места. Но, в каре построены, Ждут ребята воина (Вожатая сказала — Возможно, генерала). …Как будто ветер тронул зал: — Сейчас приедет генерал!..

* * *

Был бойцом стрелковой роты Наш земляк, Иван Скворцов, И среди своей пехоты — Молодец из молодцов. Командир его заметил — Есть у парня сметка. И однажды, на рассвете, Дал приказ: «В разведку!» Объяснил бойцу задачу. Действуй, Ваня, смело, Чтоб во всем была удача, Пуля не задела! В минном поле коридоры Ночью сделали саперы, А к рассвету лег туман: — Не приказ ли богу дан? Улыбнулся Ваня шутке, Приложился к самокрутке И, плотней надвинув каску, Заскользил, как на салазках.

* * *

Что там движется в тумане? Едет фриц верхом на Ване, Едет, связанный надежно — В плен врага везти так можно! А Скворцов поклажу сбросил, И, с лица теряя краску, Командира тихо просит: — Мне бы… сделать… перевязку. Как давно все это было… Говорят, что было — сплыло. Нет, забыть нельзя Победу! Нет, простить нельзя потери! Вот стоит он добрым дедом, У высокой школьной двери. Что сказать им, пострелятам? И наград не так уж много… В сорок первом — сорок пятом Не о том была тревога.

* * *

— Ой, Иван Петрович, здрасьте! Вы пришли, какое счастье! По рядам — шумок хороший, По рядам — хлопки в ладоши, И над морем детских лиц Руки — стая белых птиц. Бьют барабаны, Бьют барабаны, Все для него — Одного ветерана. Школьное знамя Струится багряно — Все для него, Одного ветерана. Шел он по долгим военным дорогам, Подпись оставил на стенах рейхстага, Но отчего так потерян, растроган — Даже глаза наливаются влагой. Что заставляет теперь умиляться — К ранам своим запоздалая жалость? Ведь не награды во сне ему снятся: Где ты, пехота? В полях и осталась. Общую славу твою не приму — Мне не по силам она одному. Где ты, пехота, Мальчишечья рота?.. Как рассказать обо всех и о каждом, Чтобы ребят не томила зевота, Чтобы послушать приспела охота, Чтоб вспоминали потом не однажды?

* * *

Он стоит на сцене, Видит лица смутно, Сделались коленки Ватными как будто. Выручил смуглый мальчонка — Галстук надел на Скворцова, Теплой, шершавой ручонкой Узел расправил пунцовый. Флага родного частица — Трех революций наследство… Шло в зауральной станице Сына бедняцкого детство. Вот он, босой и лохматый, Сунув картошину в рот, Быстро выходит из хаты, Кнут свой пастуший берет. Ветер печалится тонко, Трогает ветви куста. Бродят понуро буренки — Степь на предзимье пуста. Смотрит он вверх оробело: Хлопья все гуще летят. Снегом осыпаны белым Смирно коровы стоят… Грянуло время открытий, Школьная, светлая рань. В ногу, ребята, идите! Ваня, сильней барабань! Кто там уставился косо — Галстуки режут глаза? Дети уходят без спроса, Их не пугает гроза! Поп гривастый справил требу, Начал проповедь читать, Чтоб побольше спрятать хлеба, Новой власти не давать. Во саду ли, в огороде Яму роет богатей. Но не зря твердят в народе — Хуже нет таких затей: Сковырнешься в яму — То-то будет сраму! Видел Ваня сквозь плетень, Как наводят тень на день, И — туда без проволочек: — Хлеб гноить? Отдай рабочим! Ваня, отважный воитель, Чуть не скончался от ран… — В ногу, ребята, идите! — Звал боевой барабан.

* * *

Он стоит на сцене, Виден всем ребятам. И с портрета Ленин Смотрит на солдата. — Начинаем, дети, Поиск ветеранов! — Зал ему ответил Дробью барабанов. Сжатой до предела Речь была Скворцова: Поначалу дело, А потом уж слово.

ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

Леонид Писанов

НА СЕМИ ВЕТРАХ

По лестнице — к звездам

Мы сидели в домике строителей на электролитном цинковом заводе, рядом с взметнувшейся ввысь башней. Это сегодняшний день бригады трубокладов. Именно башней выглядит труба вблизи.

Внизу в нее можно въехать на грузовике.

Вот она, та самая из заводских труб, воспетых в песнях и живописи. Хотя сейчас, говорят, они у художников не в моде, потому что пейзаж с дымом — несовременно. Но ежели без дыма — для чего трубы?

И все-таки трубы строят. Это главные ориентиры тяжелой индустрии. Только что любопытно: из грозных орудий, обстреливающих зеленый окружающий мир, трубы становятся его защитниками. Вот хотя бы 110-метровая. Предназначена исключительно для аварийного выброса газов: на большой высоте они рассеиваются, не угрожая атмосфере.