Каменный пояс, 1981

Буньков Семен Иванович

— Подстрелил чего?

— Самую малость: три рябчика и куропатку.

— И не жалко?

— Так ведь это охота. Человек-то исстари так пищу добывает. А я что принес! — достал портсигар, надавил на рубиновую кнопочку. Алена двумя пальчиками осторожно, будто боясь поломать, приподняла медальон.

— Какая прелесть!

Степан поведал, как ему подфартило в горах. Алена уложила медальон на место и вздохнула.

— Ты чего? — спросил Степан.

— Грустно что-то… Ведь какая-то женщина носила…

— А, ерунда. Теперь будешь носить ты, — Степан набросил цепочку Алене на шею. Тускло-красноватым сердечком медальон ладно лёг на высокую грудь девушки.

— Ишь, как баско! — удивился Степан и защелкнул опустевший портсигар. — А эта штука мне! И никто не в обиде!

— Степ, а если несчастье принесет?

— Типун тебе на язык. У тебя все заскоки.

Степан обхватил Алену за талию и притянул к себе. По темно-синему небу прочертила белесую ниточку падающая звезда. Алена, проследив за нею, сказала:

— Звездочка сгорела, Степ…

— Это человек родился.

Алена прижалась к нему, заглянула в глаза:

— А я что-то хочу сказать!

— Давай, слухаю.

— Секретно, секретно…

— Валяй, валяй!

— А ты не рассердишься?

— Вот, ей-богу!

— Степ…

— Ну?

— Я беременна… Ребеночек у меня тут… — Она положила его ладонь на свой живот.

— Слушай! — ошеломленно произнес Степан.

— А говорил — не рассердишься…

— Дурочка! Ты ж меня с копыток сбила!

Он соскочил с лавочки, схватил Алену в охапку и начал кружиться, приговаривая:

— Молоток! Молоток!

— Пусти, — прошептала счастливая Алена. Она-то терзалась сколько времени, все боялась открыться. Он хороший, Степан, но ведь не венчаны…

Обсудили создавшееся положение. Как ни суди, а получается трын-трава. Армия — вот она, самое длинное через месяц. Об отсрочке и заикаться не приходится. Да если бы и дали, Степан ни в жисть не принял бы ее. И оставлять Алену, незамужнюю, с ребенком… Страшно подумать. Ивановна поедом ее съест, а уж Фроська… Сплетни коробом собирать будешь.

— А чего ты голову повесила? — улыбнулся Степан. — Это же здорово, что у нас ребенок народится. Свадьбу сыграем и готово!..

3. Огненный привет

В конце сентября в городском саду, в дощатом сарае, громко именовавшемся кинотеатром, собрали перед отправкой в Красную Армию призывников. Играл духовой оркестр. Над сценой пламенел транспарант со словами привета. Звучали горячие речи. Выступил и Гошка Зотов. А ведь скрытничал, таился, ни полсловом не обмолвился, что полезет на трибуну.

А вел речь Гошка такую:

— Мы уезжаем служить в славную Красную Армию. Дома остаются матери и отцы, невесты и жены. Пусть они не беспокоятся, мы их не подведем. Скучать будем, само собой, о девушках, о седом богатыре Урале. Ничего, это на пользу. Хорошо у нас тут. Мы вот со Степой Мелентьевым по горам часто шастаем да на озерах рыбалим. Сердце радуется, какой у нас край красивый и богатый! А прихожу домой, слушаю радио, и сердце кровью обливается. Японцы бахвалятся нашей земли отхватить аж до Урала. У западных границ нахально топчутся фашисты германские, тоже на нашу землю зарятся. Вот в такой ситуации и едем мы служить в Красную Армию. Нам Родина оружие даст в руки и пусть будет уверена — не подведем! Так я говорю, ребята?

Другие ораторы выступали звонко, но как-то казенно, а кое-кто и по бумажке. Гошка катал без шпаргалки, от души, очень по-свойски и проникновенно. Когда возбужденный горячим приемом Гошка опустился на скамью рядом, Степан доверительно положил ему руку на плечо и сказал:

— Гляди, краснобай какой, а? Где это ты так навострился?

— У тебя.

— От брехнул! — качнул головой Степан.

— А что? По принципу, Степа: одинаковые заряды отталкиваются, разные — прилипают друг к другу. Ты знатный молчун, зато я, как ты изволил сказать, краснобай.

В перерыве к Гошке повалили знакомые ребята, которых у него оказалась тьма-тьмущая. Жали руку, хлопали по плечу, хвалили за выступление. Степан сиротливо торчал в сторонке, дивясь широкой известности друга. Когда они остались вдвоем, подкатился Сенька Бекетов. У него вообще была удивительная способность появляться, когда он меньше всего нужен. Осветил довольного Гошку белозубой улыбкой:

— Во, черт, слезу прямо вышиб. Это тебе не кулаками работать: сила есть, ума не надо.

Степан ухмыльнулся: злопамятный. А Гошка и тут вывернулся.

— Сообрази, Сема, — сказал назидательно-шутливо. — Кулаки, само собой, неплохо, верно ведь? Ну вот. А к ним еще ум. И каково? Надо — кулаки пустил в ход, надо — словом слезу прошиб.

— Я и говорю — с вами лучше не связываться. И в друзья вы меня не берете.

Бекетова призывали в прошлом году. Медицинская комиссия обнаружила у него грыжу. Семка даже не знал, что она у него есть. Грыжу благополучно вылечили, а призыв отсрочили на год.

— Давай, Степан, угощай табачком. Куда тебя?

— В пехоту, — ответил Мелентьев, вытаскивая портсигар.

— Я тоже в пехоту-матушку, — сказал Бекетов, беря из портсигара папиросу, и неожиданно сузил глаза. Тень пробежала по его лицу. Гошка остро схватил мимолетную перемену в Бекетове, вопросительно глянул на Степана. Тому тоже показалось странным, что Бекетов вроде бы как споткнулся. Щелкнул защелкой и поднес поближе к Семену портсигар:

— Знакомая вещичка?

Бекетов равнодушно передернул плечами и ответил:

— А черт ее знает? Мало ли таких на свете?