Каменный пояс, 1981
Шрифт:
— Давай разомнемся!
И партизаны отряда «Народные мстители» изрядно «размялись», разгромив несколько гарнизонов противника. В Военный совет фронта полетела победная реляция. Товарищ Федор был доволен, однако радовался он рановато. Вскоре получил он ответную радиограмму. Штаб фронта вроде бы благодарил за удачную операцию, за богатые военные трофеи. Но тут же строго выговаривал товарищу Федору:
«Обращаем ваше внимание, что за последнее время поступающая от вас информация менее ценна, чем прежде. Видимо, это результат того, что вы увлеклись боевыми действиями в ущерб сбору разведданных. Напоминаем, что ваша главная задача — сбор полной оперативной информации о противнике. В боевые действия
После разговора с товарищем Федором капитан Юнаков вызвал к себе Антона Синицу и спросил:
— Сам из Корабликов?
— Оттуда, товарищ командир.
— Расскажи, что это за дыра такая. Вкратце.
— Это не дыра, товарищ командир. Это выселки. Давным-давно, можа в том веке, в Покоти две семьи не поладили с громадой и отселились. С той поры стали Кораблики. Чужаков к себе не пущают. Тильки так — либо жених приводит невесту, либо опять же невеста жениха.
— История, конечно, занятная, — усмехнулся капитан. — Для расширения моего кругозора полезна. Но чем твои Кораблики знамениты?
— Ничем.
— С Покотью какая связь?
— Нема связи, товарищ командир. Даже телефона нема.
— А в гости-то ходят?
— Якие гости? Война же!
— И все же?
— В Покоти молокозавод. Ихние бабы робят там.
— Каждый день туда-сюда? Зимой и в непогодь?
— Ночуют в Покоти. У них пропуска, сам начальник полиции выдает.
Перед оккупацией жену и двух хлопцев Антон Синица отправил в Ливны, к сестре. Сам записался добровольцем, но в армии повоевать не успел: в район ворвались немцы, и Синица ушел к партизанам. В Корабликах у него осталась двоюродная сестра, Настя Карпова, одинокая молодая женщина. Муж ее погиб в финскую войну. Настя и до войны работала на молокозаводе, а когда немцы восстановили его, устроилась туда же. Она считалась хорошим специалистом, и ей выдали постоянный пропуск. Для удобства в Покоти она снимала угол у знакомой одинокой старушки.
Капитан послал в Кораблики Мелентьева и Синицу. Настя без уговоров согласилась помогать партизанам. В овраге, рядом с Корабликами, устроили «полевую почту» — тайничок. Настя оставляла в нем донесения, а связной из отряда забирал их. Связь безотказно действовала почти год и вдруг прервалась.
Капитан Юнаков всполошился. Послал в райцентр своих ребят, поручил им узнать все о Карповой. Но Настя исчезла бесследно, будто канула в воду. Позднее по Покоти пополз слушок, будто бы Настя забеременела от начальника полиции Кудряшова. Пряталась поначалу в райцентре, а потом, говорят, перебралась в Кораблики. Глаза от стыда не знает куда деть. Разведчики осторожно навели капитана на этот слух. А он разозлился:
— Сплетни гребете! Сплетни! Мне правда нужна!
Сплетня сплетней, но когда никаких сведений нет, то невольно поддашься сомнению. Дыма-то без огня не бывает, что-то ведь стряслось. А если Карпова вела двойную игру, водила партизан за нос? Юнаков вызвал Синицу и строго спросил:
— За Карпову поручался ты. Помнишь?
— А як же!
— Слышал, что о ней говорят?
— А як же!
— Что ты заладил — як же да як же! Смотри, если пригрели змею, я не знаю, что с тобой сотворю!
Юнаков приказал Мелентьеву немедленно отправиться в Кораблики, живой или мертвой, но доставить в отряд Карпову. С собой Степан взял Синицу, Ивана Вепрева и Илюшу Хоробрых.
Днем выдвинулись на левый низменный берег реки. Весной в Кораблики, будто угорелые, примчались фрицы и давай долбить по лесу из пушек и минометов, хотя здесь никаких партизан не было. Зачем они так старательно молотили пустой лес, одному фашистскому бесу ведомо. Через речку не переправлялись и так же внезапно уехали восвояси. А в память об этом дурацком налете остались искореженные и обгорелые деревья. Вот в этом буреломе и спряталась группа
На высоком обрывистом берегу дремали на полуденной жаре Кораблики. Берег порос крапивой, чертополохом и коноплей. Да еще лебедой. Замечено, что лебеда особенно урожайной бывает в лихие годы. По пологому оврагу, что прорезал обрыв посередке, петляла тропка из выселок к реке.
За весь день на бугре и берегу не замаячила ни единая душа.
Синица нервно покусывал травинку. Чуб выбивался из-под фуражки. Усы симпатичные — густые, пшеничного цвета. Глаза такую голубизну излучают, что смотреть радостно. Побрился, а то ведь неделями не трогал щетину. В родную деревню собрался, хотя его тут и не ждали.
Степан искоса поглядывал на Антона. Понять стремился, какие чувства обуревают его сейчас. До родной деревни самые пустяки — протяни руку и достанешь, — а войти открыто нельзя. Появился бы, положим, Степан на Сугомакской горе. Кыштым перед ним распахнулся, как на ладони, а войти в него никак невозможно. А там на косогористой улочке Егозы ждут не дождутся его Алена с Иванком. Наверно, и у Антона на душе пасмурно и зябко.
А у Синицы не выходит из головы разговор с капитаном Юнаковым. Вдруг Настя и взаправду была нашим и вашим, змеей подколодной. Худшего несчастья и не придумаешь. Целый год виляла хвостом. Донесения-то, поди, под диктовку писала, а майор Любимов в штаб фронта их засекреченным кодом по рации передавал.
И все же Антон Синица до чего-то главного докопаться не может. В Насте-то, в той, которую он знал по довоенным временам, у него никаких сомнений не было. Муженька она привела из Покоти, Антон на свадьбе гулял. Помнил, как Настя убивалась когда получила известие о гибели мужа. Что же могло с нею стрястись, чтоб она так-то вот перевернулась? Война калечит и калечит людей. Тела калечит, а того страшнее — души. В Покоти целый гарнизон полицаев. Есть среди них Лешка Лебедев, тракторист, вместе с Антоном в полевом вагончике сколько махры выкурили, сколько земли вспахали и засеяли. Служит, сучий потрох, немцам, душу дегтем вымазал. Синица недавно читал листовку, которую написал комиссар Костюк. Майор Любимов одним пальцем отстукал ее на штабной пишущей машинке, а Антон отнес в Покоть. Там передал надежному хлопцу, который подкинул листовку в казарму полицаям. С чувством написал комиссар:
«Оглянитесь, мерзавцы, кому вы служите? Кого продаете? Против кого подняли оружие? Для кого вы шпионите? Думаете, долго будете бегать за фашистским зверем, как моськи, виляя хвостами? Нет, час расплаты близок!»
Но что-то не спешат полицаи с повинной. Выходит, кровавых грешков за ними немало. Их не отмоешь и не сбросишь, как грязное белье. Неужто теперешняя Настя такой же перевертыш, как Лешка Лебедев? Растерзать их мало…
Вот Иван Вепрев тоже полицейской службы хватил под завязку. Наглотался всяких пакостей до тошноты, нагляделся, как полицейский начальник Кудряшов специальными щипчиками выдирает у живых и мертвых золотые протезы. Сам хотел прикончить гада, но козле него постоянно вертелся телохранитель Хмара. И что-то заметил подозрительное, отобрал у Ивана оружие, вроде бы под полицейское следствие поставил. Вепрев удрал, подался в лес. А дело было зимой. Где искать партизан, примут ли они его? Окоченел на морозе, уже и отходную себе спел. Но в сорочке родился. Группа разведчиков наткнулась на него, уже замерзающего, и привела в отряд. Проверяли его глубоко и настырно. Боялись, что специально подослан, чтоб внедриться в отряд. Комиссар Костюк, когда вся проверка закончилась, сказал, чтобы Вепреву оружие не выдавали. Пусть добудет в бою. В первой же стычке Иван сцепился врукопашную с карателем и завладел новеньким «шмайсером». Бороду вот отпустил. Она у него от уха и до уха. Черная, как у цыгана. Да и в лице есть что-то цыганское — нос горбинкой, глаза агатовые с синим отливом.