Каменный пояс, 1981
Шрифт:
— Этот Лешка — Лебедев никак?
— Ой, лишенько, наш он, як и Антошка…
Между стеной и русской печкой был закуток, в котором в добрые времена по зиме держали телят и кур. Он был скрыт выцветшей голубенькой занавеской. Степан устроился там. Тесновато, плечи не расправишь, ноги не вытянешь, а ждать надо затаившись, как мышь. В сенках смело затопали сапоги, скрипнула дверь и веселый баритон спросил с порога:
— Давай, Мотря, свою святую водицу!
— Лешенька, миленький, сейчас, одну хвылыночку, — затараторила хозяйка. — Ой, Лешенька, ой, лишенько…
— Погодь, да ты и не припасла?
— Долго ли, Лешенька…
— Давай пошвыдче, бо мы торопимось.
Степан отодвинул занавеску, понимая, что хозяйка наводит полицая на мысль, что дело не чистое, а тот туго соображает. Лешка оказался крепышом лет тридцати, с румянцем во все щеки. Только нос пуговкой, несерьезный нос для полицейского мундира. На ремне за плечом винтовка немецкого образца.
— Слышал я о тебе от Антона Синицы, — тихо проговорил Мелентьев, приблизившись к полицаю. Тот резко обернулся, попятился, стремясь снять с плеча винтовку. Степан усмехнулся:
— Не колготись. А эту балалайку дай мне, дай, не стесняйся, — Степан содрал у него с плеча винтовку и гаркнул:
— Стоять! И руки!
Полицай покорно вздернул руки. Хозяйка спряталась в подполе.
Степан приказал ей:
— Вылазь да поживее!
А когда она, вконец расстроенная, вылезла, стараясь не глядеть на Лешку-полицая, Мелентьев сказал:
— Веревку!
— Ой, лишенько, — опять запричитала она, но веревку притащила. Попробуй не принеси, если в избе появился еще один молоденький партизан и, привалившись к дверному косяку, держал автомат наготове, нацелив его на полицая. Степан, сдерживая себя от ярости, спросил Лешку:
— Что же ты сотворил с другом своим Антоном, подлая твоя душа?
Лешка глянул на Степана исподлобья, зубами заскрежетал — прямо страсти-мордасти. Степан накрепко связал полицаю руки и ноги, заткнул рот черной тряпкой, взятой в печурке.
— Мы еще с тобой покалякаем, время у нас будет, — сказал Степан, когда дело было закончено. И повернулся к хозяйке:
— Чтоб было тихо! Что случится, пеняй на себя!
— Ой, лишенько… — заныла Мотря, но Степан и Илюша уже выскочили во двор. Мелентьев сказал:
— Осталось четверо. Во дворе у Карповой, через три дома.
Крались огородами. Останавливались, прислушиваясь. Цвела картошка. Распахнул навстречу солнцу свои лепестки подсолнух. Пахло вызревающим укропом. Огород у Карповой пустовал, зарастал лебедой и коноплей. Двор огорожен плетнем, на столбике у калитки — позабытый горшок. На завалинке три полицая коптили небо самосадом, ждали Лешку Лебедева с самогоном и лениво переговаривались. Запряженная в телегу лошадь хрумкала сочную, недавно накошенную траву, поглядывала, словно бы спрашивая, долго ли ей стоять в упряжке. А телега завалена всякими узлами, на передке — кованый сундук. Не иначе награбили, паразиты. Винтовки прислонены к стене избы. Четвертого что-то не видать, да ладно. Степан кивнул Илюше, и два автомата гулко ударили длинными очередями. Один полицай вскочил, схватившись за грудь, и рухнул. Другой привалился спиной к стене и тоже сполз на землю. Третий уткнулся в завалинку, откинув правую руку, в которой дымилась цигарка. Лошадь тревожно заржала. Четвертый полицай вывалился из избы, по пояс голый и с намыленной правой щекой. Другую, видимо, успел выбрить.
— А вот и потеря! — воскликнул Степан и пустил очередь. С полицаями было покончено. Труп Антона Синицы нашли в хлеве. Полицаи издевались над ним, уже убитым, — отрезали уши, выкололи глаза. Боже мой, какие это были голубые прекрасные глаза! Похоронили Антона на огороде, возле березки. Постояли молча возле могилы, смахнули слезу и заторопились к дому Мотри, уже не таясь, по улице. Здесь их ждала новая неожиданность. Хозяйка перерезала ножом путы пленника и бежала вместе с ним. Ладно Степан догадался забросить на чердак винтовку полицая, так что удрали они без оружия.
— Вот мымра! — озлобленно воскликнул Степан. Сплюнул в сердцах, уже спокойно сказал: — Что такое не везет и как с ним бороться.
Илюша расстроился не меньше командира, сгоряча предложил запалить дом. Степан отрицательно покрутил головой:
— Нельзя, Илюша.
— А им можно? — не унимался Илюша. — Подлые они, жечь их надо и бить!
— Глянь, какая сушь стоит. Подпали дом, а сгорят Кораблики. Что люди скажут?
Илюша упрямо молчал. С норовом мальчишка.
Расправа с четырьмя полицаями не улучшила настроения. Основная-то задача так и не выполнена. Не удалось навести справки о Насте Карповой, а потеряли двух человек. Правда, Мотря что-то болтнула насчет гестапо. Упустили вот и ее, и полицая Лешку, даже не допросив. Не больно весело будет докладывать капитану Юнакову…
Степан с опозданием, когда уже углубились в лес, подумал о том, что они, собственно, здорово рисковали, вломившись в Кораблики средь бела дня. Могло кончиться худо…
Зимой сорок второго года фронт под Мценском стабилизировался. Как сообщали сводки Совинформбюро, там шли бои местного значения. Но какое бы название эти бои ни носили, в них участвовали с обеих сторон все огневые средства. Лилась людская кровь.
Рота, в которой служил Семен Бекетов, занимала оборону вдоль железнодорожной насыпи. Блиндажи, стрелковые ячейки, ходы сообщения выкопаны прямо в откосе насыпи, противоположном переднему краю. Насыпь служила естественным валом, готовым, что ли, бруствером. На немецкой стороне выгодно возвышался бугор, именуемый по военному высоткой, с которого контролировались подходы к нашему переднему краю. Потому движение в тыл и обратно происходило только в ночное время. Днем оно начисто прекращалось.
Предпринимались попытки сковырнуть фашистов с бугра. Его вдоль и поперек перепахала артиллерия, иногда бомбила авиация. Но немцы глубоко закопались в землю, пристреляли все подходы.
Очередную вылазку устроили в одну из апрельских ночей. Участвовал в ней и Семен Бекетов. Саперы проделали три прохода, и три штурмовые группы поползли к бугру. Бекетов был в третьей, правофланговой. Темно. Ветрено. Временами сек косой дождь, обдавая свежестью потные лица. Впереди двигался командир группы старший сержант Лобов, за ним поспевал Бекетов. Изредка взлетали дежурные ракеты, и тогда все замирали. С равными паузами заученно такал на бугре пулемет.
Миновали нейтральную полосу, втянулись в предполье немецкой обороны. Тихо и в центре, и на левом фланге, значит, все идет по плану. И тут — досадная неожиданность — левофланговая группа напоролась на секрет противника. Поднялась стрельба. Секрет был ликвидирован гранатами, но потеряно главное — внезапность. Немецкая передовая немедленно огрызнулась шквальным огнем. Лобов замер, матюкнувшись. Бекетов подполз к нему вплотную, тронул за плечо. Хорошо начатая операция провалилась.
Головы от земли не поднять — так плотно били немецкие пулеметы и автоматы. От ракет слепило в глазах. Особенно свирепствовал дзот метрах в пятидесяти правее. Пространство он простреливал наискось.