Каменный пояс, 1983
Шрифт:
— Да ты крепкий был, че я забыл, что ли?
— Я же сказал: пошел, когда отец решил, что пора… А в училище все-таки свобода. Выбора по крайней мере втрое больше. Тебе общежитие казармой, чуть ли не тюрьмой казалось, а я недели как пьяный жил. Открылось вдруг: запретов нет. Делай, что хочешь, говори, что вздумается, в столовой добавку хоть десять раз спрашивай.
— Не десять, а один раз, да и распорядок был не такой уж свободный, — поправил Николай.
— Ну это для тебя, для вас, понимаешь? Из училища домой я вернулся уже перекованным. Стал помогать старикам,
— Молодые — это, наверное, до тридцати.
— Да брось ты! А хорошо здоровому жить, а?
— Это я у тебя должен спросить, — усмехнулся Николай. — Тебя, наверное, перед второй женитьбой так разбирает, угадал?
Наумов пожал плечами и не ответил прямо.
— Прижимает, слушай… И пора мне за сменой. А ты вроде отошел, повеселел, нет?
— Да как-то позабыл обо всем, — признался Николай.
Вошла со двора Катерина, и они оба посмотрели на нее.
— Помешала? — спросила она с какой-то незнакомой Николаю улыбкой.
— Что вы! — отозвался Наумов.
— Мы уже поговорили, — сказал Николай.
— Надымил я вам, — извиняющимся тоном добавил Наумов.
— Ничего, немного хоть мужским духом запахло, — отшутилась Катерина.
— Ничего, — поддержал шутку Наумов, — от этого духа, я думаю, тут скоро деваться некуда будет. Так, хозяин? Ну а я откланиваюсь, пора. При случае еще разок заверну.
— Ну давай, слушай, — Николай протянул ему руку. — Неудобно как-то… С этой болезнью!
— Ничего, все еще впереди! До свидания.
Наумов ушел.
— Друг, что ли? — тут же опросила Катерина.
— Да та-ак…
— У тебя все «так».
— Схожу в контору, — сказал Николай, вставая с койки.
— Никуда не пойдешь. На трактор? Сиди давай.
— Это почему? — удивился Николай.
— Себе дороже…
О разговоре с Наумовым Николай стал задумываться позже. Работы у него все не было, но он уже не переживал это так болезненно, как раньше. Удивлялся сдержанности жены, а потом и ее безразличию к этому делу. Думал. Дела по хозяйству, после того как завезли солому и припрятали штук сорок сенных тюков в сарае, протекали нехлопотно. Он задавал корм ставшей на зиму скотине, топил голландку, возился с Витькой. Приезжала как-то теща, посочувствовала вроде и тут же упрекнула в чем-то, но слова ее ничуть не задели Николая, давно ото всего уставшего. Катерина тоже мать не поддержала.
Однообразие жизни оборачивалось пустотой, и тогда вспоминались подробности разговора с Наумовым. Дело тут было не в словах, но и в них, конечно. Сначала надо ведь угадать верное слово, найти его, если у самого нет в запасе. А Наумов подарил Николаю много таких слов, только он еще не умел ими пользоваться, как малограмотный. Жизнь при этом текла своим чередом.
Советов он отовсюду слышал немало. Пашка прямо настаивал, что надо садиться за письмо прокурору или в «Сельскую жизнь», другие советовали надоедать «и тем и этим начальникам».
— А то съезди к Юрию
— Тут закон надо точно знать, — рассудил без особого интереса Николай. — Он же не глупый, за каждого заступаться.
— Да какой еще закон! — удивился Пашка. — У человека справка, все, а его мордуют.
— Ну ответят из совхоза, что нет свободных мест, и что? Кто я такой, чтобы… если разобраться?
— Ну не знаю.
— А чего знать? Я сам слышал, как твой Юрий Петрович вопросы решает.
Николай уже не раз успел заявить Подтелкову, что согласен на любую работу, но тому уже подсказали, что нельзя Акимову любую давать, загнется, спрос с управляющего будет, а вдобавок ко всему заполучить ярлык душегуба Подтелкову не хотелось.
— Жди, — отвечал он Николаю, — ты же не последний кусок доедаешь.
— Я работать хочу, понимаешь? — горячился Николай. — Надоело пугалом быть.
— Да говорил бы прямо, — ехидничал Подтелков. — «Пу-уга-лом». Жди, сказано, а детский лепет твой уже надоел.
Если говорить начистоту, Николаю уже не раз хотелось напиться, чтобы позабыть обо всем этом хоть на сутки, и противиться этому желанию становилось все труднее.
Хотелось встретиться еще раз с Михаилом Наумовым и сказать ему, что напрасно мается он, ничего такого, что ищет он, нет на белом свете. А тем, кто обнаружил эту пустоту, докопался, надо один рецепт выдавать: полкило водки — и на правый бок…
Но вот однажды Катерина пришла с дойки, разделась, поворчала на них за какой-то беспорядок, а потом сказала:
— Сходи утром в контору. Максим Пленнов с котельной уходит.
— А еще кто об этом знает? — веря и не веря, спросил Николай.
— Господи, да все, один ты… Скажи спасибо заведующему, замолвил уже за тебя слово.
Заведующим Катерина теперь называла соседа Тимку Урюпина.
— А чего это он расстарался? — опросил Николай.
— Расстарается тебе, жди. Я попросила, чтобы сказал на наряде.
— Ну а он точно сказал?
— Подтелков сейчас на ферме был, говорит, знаю, пусть заходит. К директору за приказом поедешь.
Николай помолчал.
— А это какая котельная? — уточнил на всякий случай. — В телятнике?
— Ну там, в нашем гурту.
— Да знаю, знаю…
— Я тоже, наверное, заявление подам в свинарь. Там еще один откормочник будет, заведующий сказал, что примут.
— Завсвинарем?
— Зав, зав, — резковато ответила Катерина, и Николай догадался, что опять она про соседа.
«Благодетель-то еще», — подумал недовольно.
Работать на котельной, рассудил Николай, это еще не самое последнее дело. Это и рано вставать, и поздно возвращаться — все как у людей. Да и зарплата с сотенку будет, не меньше. А там еще как дело поставишь. Николаю казалось, что уж он-то теперь поставит. Он теперь на любой работе стал бы по-другому себя вести, он теперь всему, кажется, и цену и смысл знал.