Каменный пояс, 1984
Шрифт:
— Разрешите? — в дверях стоял старший лейтенант милиции, мужчина средних лет.
— Проходи, проходи, присаживайся, Михайлович. Познакомься, Василий, это наш участковый, Петр Михайлович, наш однофамилец, тоже Антохин, — засуетилась Настасья Прохоровна.
— Я сейчас, — смывая с лица мыльную пену, откликнулся Василий. — Не родственник, случайно?
— А здесь полдеревни Антохины, так можно считать, все родственники. Я не случайно к вам, Прохоровна, заглянул, — присев на лавку, заговорил старший лейтенант. — Специально
Тот неопределенно пожал плечами.
— А в чем дело?
— Дело в том, молодой человек, что поступил мне сигнал. Вера Васильевна Телегина, продавец местного магазина, передала, что приехал в Зуево какой-то фраер, ящик коньяка закупил и всю деревню спаивает. А это непорядок, — назидательно произнес участковый инспектор.
Василий хотел что-то возразить, но старший лейтенант тем же строгим и назидательным голосом потребовал предъявить документы.
Он взял паспорт, перелистал его страницы, внимательно читая записи, и вдруг заулыбался.
— Так ты что, Василий Андреевич, с Сахалина к нам прибыл? — с неожиданной сердечностью спросил он.
— Как есть, — не понимая перемену в настроении участкового, ответил Василий.
— Да я же в начале шестидесятых три года в погранвойсках там служил, в Южно-Сахалинске, — возвращая паспорт, продолжал улыбаться старший лейтенант. — Давай рассказывай, Антохин, как там Сахалин?
— Выходит, мы земляки. По этому поводу и пропустить по рюмке-другой не грех, — предложил Василий.
— Насчет рюмки, ты это брось… Я на службе, да и за рулем. А вот от чаю не откажусь.
Почти до обеда чаевничали Василий и участковый инспектор. Старшего лейтенанта интересовало буквально все: и как расстроился Южно-Сахалинск, и как нынешняя путина прошла, и какая погода на островах, и как действует паромная переправа Холмск — Ванино…
И, отвечая на бесконечные вопросы участкового, Василий в душе досадовал, что он так мало знает про остров.
«Сколько лет прошло, а этот настырный старший лейтенант все помнит, все его интересует. Про краеведческий музей расспрашивает так, как будто вчера в нем был. А я сколько раз мимо проходил, так ни разу и не заглянул», — подумал он.
— Долго еще будешь гостить? — поинтересовался Петр Михайлович.
— Через неделю думаю отчаливать.
— Тогда я выберу время, заскочу еще. В лес сходим. Леса у нас знатные… Участок тебе свой покажу. А то ты забился в избу Настасьи Прохоровны да коньяк глушишь. А его весь не выпьешь, хоть и ящиками будешь покупать…
— В лес бы неплохо, да только одежда у меня не для леса.
— О чем речь? Валенки, полушубок — это не проблема…
Расстались они друзьями. Петр Михайлович пообещал отвезти Василия в райцентр, когда тот будет возвращаться из отпуска.
— Колхоз мне выделил старую машину. Подшаманил ее. Бегает старушка еще за милую душу. Так что, с ветерком прокачу…
Всю последующую неделю Антохин провел в обществе участкового. Они сходили на охоту, побывали в центральной усадьбе колхоза, в селе Тальниково. Участковый с гордостью показал Василию двухэтажный красивый Дом культуры, Дом быта, улицу Молодоженов из аккуратных коттеджей, механизированные мастерские. В животноводческом городке Петр Михайлович весело шутил с доярками:
— Вот, девчата, привез вам жениха. Аж с самого Сахалина. Во всех, можно сказать, странах парень побывал, а лучше Тальниково, говорит, нигде ничего не видывал. Так что спешите завлекать.
По вечерам, рассказывая Настасье Прохоровне о проведенном дне, Василий все чаще и чаще ловил себя на мысли, что он невольно подстраивается под настроение участкового и с таким же восхищением и гордостью говорит о том, что видел, о людях, с которыми встречался.
— Нравится ежели у нас, так оставайся, Василий, — сказала как-то бабка. — Вместе будем жить. Женишься. В Тальникове-то девок много. Даст бог, я еще и правнуков понянчу…
— А что, храер, Прохоровна дело говорит, — поддержал ее засидевшийся в тот вечер Пахомыч.
…На Сахалин Василия провожали всей деревней. Каждый нес с собой какой-нибудь гостинец: кто банку меда, кто домашнее масло, кто кусок сала, кто кружок замороженного молока. Серафим принес берестяной бурак соленых рыжиков.
— Это на особицу собраны. Больше чем по трехкопеечной монете не найдешь, — проговорил он, ставя бурак на стол.
— Что вы делаете, люди добрые. Вы что думаете, у нас на Сахалине кроме рыбы ничего нет? Ничего мне не надо. Да и не довезу я. У меня кроме портфеля ничего с собой нет, — отбивался Василий от гостинцев.
— Довезешь. Обязан довезти! — прикрикнул на него Петр Михайлович. Людей обижать нельзя. Они тебе от чистого сердца, а ты действительно, как фраер какой… На корабле друзей своих угостишь. Им тоже приятно будет…
В райцентре, на автобусной остановке, участковый крепко пожал Василию руку и сказал:
— Ну давай, однофамилец, чтоб все было как надо! Мягкой посадки тебе на Сахалине. Передавай от меня привет острову.
— Спасибо, Петр Михайлович. Спасибо за все, — ответил Василий.
— А если надумаешь якорь бросать, приезжай к нам. Все-таки у тебя тут родня. А матросу везде дело по душе найдется.
…В аэропорту, в ожидании вылета, Василий Антохин не переставал думать о днях, проведенных в деревне.
«Еще совсем недавно не видел я своей бабки, — размышлял он, — не знал ни Петра Михайловича, ни Пахомыча, ни Серафима, ни Мякишева, ни других жителей деревни. А вот стали они мне близкими и родными. И эта затерянная в лесах и засыпанная снегами деревня Зуево. Чем она меня к себе манит?»