Каменный пояс, 1985
Шрифт:
В архивных папках сохранились заявления на имя парторга ЦК с его резолюцией: оказать помощь в отоваривании продовольственных карточек, устроить в детский сад малыша — сына рабочего, оставшегося после смерти жены с тремя детьми.
Ему приходилось лично отвечать на письма фронтовиков, завод для многих из них был единственным родным домом после потери близких.
Из редакции «Челябинского рабочего» в июле 1943 года в партком было направлено письмо инвалида войны Б. И. Ширского, который работал в цехе СБ-2 и жаловался на невнимание к его нуждам. Козин увидел в этой жалобе не частный факт.
Его встревожило: может быть, и в других цехах не проявляется заботы о тех, кто пролил кровь на полях сражений? И он дает поручение: «Обследовать положение инвалидов по СБ-2». В папке подшиты подготовленные внештатными инспекторами парткома акты о проверках и принятых мерах.
Рассказывает М. Д. Козин.
— Конечно, работу с людьми облегчало то, что все жили одной мыслью, одним стремлением — помочь родной армии разбить врага, очистить от него советскую землю. Лозунг «Все для фронта, все для победы!» объединял всех, выражал самое сокровенное. За годы войны коллективу Танкограда 33 раза присуждалось знамя Государственного Комитета Обороны.
А сколько замечательных патриотов-новаторов выдвинул самоотверженный труд во имя Победы! Разве забудешь имя мастера коммуниста В. Бахтеева, зачинателя почасового соревнования. Или движение тысячников — его начали у нас Г. Ехлаков, Н. Степовой, А. Сало, И. Гридин, Д. Панин и другие. А какой замечательной страницей в славных делах танкоградцев было движение фронтовых комсомольско-молодежных бригад, начатое Аней Пашниной, Василием Гусевым, Александром Саламатовым, Василием Цаплинским и многими другими. А сколько у нас было последователей знаменитого сварщика Егора Агаркова!..
Ветеран партии, старейший кировец, Михаил Дмитриевич Козин в день праздника 67-й годовщины Октября со знаменем в руках открывал праздничную демонстрацию трудящихся Ленинграда на Дворцовой площади. На его парадном костюме в этот день сияли вместе с орденом Ленина ордена Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды. Ими отмечен труд парторга ЦК на Урале.
Ленинград — Челябинск
Мария Верниковская
НА ТЫЛОВОМ ФРОНТЕ
Записки корреспондента
Мария Викентьевна Верниковская, журналист, заслуженный работник культуры РСФСР. С 1931 по 1958 год жила и работала в Магнитогорске.
Автор книг о металлургах — «Рабочий директор», «Индустриальные новеллы», повести «Ненаписанные страницы».
В годы Великой Отечественной войны ей, корреспонденту газеты «Магнитогорский рабочий», было поручено выпускать листовку «Больше стали фронту!» в мартеновских цехах металлургического комбината.
О памятных событиях фронтовых лет рассказывает она в своих записках.
Время тушует, сглаживает в памяти пережитое, но когда мысленно оглядываешься назад, то четыре тяжелых года войны встают в воспоминаниях как спрессованный монолит, вобравший горе и редкие радости, слезы и взлеты души. Они, эти годы, разом отрезали, отодвинули все, что было безмятежным, бестревожным.
Может быть, по закону контраста впитала память нашу последнюю редакционную массовку. Мы едем на грузовой машине куда-то в глубь степи, к сопкам, к горе Мохнатой, поросшей низкорослыми березками и густым кустарником.
Куда ближе легендарная гора Магнитная! На правом склоне ее сохранилась березовая роща, и добраться туда пешим ходом — пустяки. Но там нет речки, там за спиной грохочут взрывы аммонала и клубится по небу, переваливаясь дугою, дымный шлейф.
Мохнатая гора совсем иная. Она — приют тишины, отгороженности от города-завода. В редколесье нашлось где повесить волейбольную сетку, и наши «промышленники» — Саша Дерябин, Анатолий Чебыкин, Гриша Зарубин и даже их сумрачный «зав» — Николай Смелянский в азарте гоняют мяч. Ретушер Сима Капустина в белом платье, с венком из полевых цветов, скинув тапочки, затевает игру в пятнашки.
Мужской «половины» у нас больше. Сугубо «женскими» были отдел писем и наш — отдел культуры, которым заведовала поэтесса Людмила Татьяничева.
До самой войны я ни разу не переступила порог заводской проходной. Только дома от мужа-строителя знала, что там сооружают огромный литейный цех и что на многометровой трубе строители написали какой-то особой краской цифры «1940». Это была последняя мирная стройка. В первые же недели войны в этом цехе проведут опытные плавки броневой стали, а потом отольют башни для танков…
А тогда к нам в отдел часто приходили преподаватели, студенты, артисты. Я завела небольшую тетрадочку, в которую записывала некоторые встречи, казавшиеся мне значительными. Приведу несколько записей последних предвоенных месяцев:
«…Сегодня приходил преподаватель пединститута Ведерников. Он занимается сбором фольклора. Его рассказ настолько нас захватил, что Л. Татьяничева решила ехать в Янгельку, записывать сказы».
«…Приехал писатель М. Колосов. Здесь он был как корреспондент «Правды». Восторгался городом, металлургами. Делился воспоминаниями о недавней поездке на строительство железной дороги Акмолинск — Карталы».
«В цирке выступает известный иллюзионист артист Али-Вад (Вадимов), награжденный медалью «За трудовое отличие». Принес нам краткий обзор по истории иллюзионов. Оставил также свои воспоминания о встречах с Чапаевым в 1919 году. Вадимов работал в политотделе Уральского укрепрайона, где руководил театром «Восход пролетарской культуры». Театр обслуживал красноармейцев. Василий Иванович всячески помогал становлению пролетарской культуры. Когда решили создать цирк и нашелся дрессировщик, он выделил цирку одну из своих лошадей. Чапаев был на первом представлении и горячо аплодировал каждому номеру. Особенно, когда увидел свою «ученую» лошадь».
Теперь, читая эти записи, удивляюсь, с каким наивным восторгом воспринималось окружающее, как глухи мы были к нарастающим раскатам надвигающейся военной грозы. И когда война встала у порога, — не сразу, не в первый день мы прониклись всей мерой опасности. Да, люди устремлялись в военкоматы, просились на фронт. Но над Магниткой не летали вражеские самолеты, не сбрасывали бомбы, не было затемнения. Здесь внешне все оставалось прежним, и это как-то затормаживало восприятие надвинувшейся большой беды.