Камера смертников
Шрифт:
Семен молча ждал продолжения разговора. Видно по всему – Андрей ему не доверяет, пытается прощупать, вытянуть, чем располагает беглец, какая такая у него срочная надобность до партизан?
Его тоже можно понять – Сушков погиб, появляется неизвестная девчонка и говорит пароль, ищет встреч бежавший смертник, который может оказаться и человеком немцев. Кто даст гарантию, что они не подсадили к переводчику своего агента, а потом не инсценировали побег, чтобы тот проник в подполье, добрался до партизанского отряда, внедрился в него, перебрался с помощью партизан в советский
Сушков мог выдать явку и под пыткой – немцы большие умельцы по части развязывания языков, – или его просто-напросто выследили. Как доверять друг другу людям, сегодня впервые увидевшем один другого, как доверить впервые встреченному свое дело и жизнь? И не только свою, но и связанных с тобой людей! Искать компромисс? Какой?!
Неожиданно прибежал Колька: взлохмаченный, бледный, он, задыхаясь от быстрого бега, выкрикнул:
– Немцы!
Семен и сам уже услышал стрекот мотоцикла. Куда бежать, в лес? Нельзя, уже не успеть, заметят.
На крыльце появилась хозяйка, позвала в дом, обещая спрятать обоих в подполе, пока названные гости не уберутся.
– Пошли, все равно больше делать нечего, – встал Андрей.
Прихватив по дороге свое пальто и шапку, он первым спустился в сырую темноту подпола. За ним последовал Семен. Стукнула наверху опустившаяся крышка лаза, потом прошуршал по полу домотканый половик, а Слобода подивился предусмотрительности и осторожности гостя, не захотевшего курить в избе. Еесли сейчас туда зайдут немцы, то ничего не учуят, а если бы накурили, то их обязательно могло насторожить, что в доме, где живет одинокая женщина с двумя детьми, пахнет крепкой махоркой.
– Где тут сесть? – шепотом спросил Андрей.
Семен ощупью нашел его руку и потянул за собой к топчану. Уселись, напряженно прислушиваясь к звукам, раздававшимся наверху. Темнота и неизвестность угнетали, казалось, что в подполе – как в мышеловке, и сейчас тебя схватят тепленьким и беззащитным, стоит только поднять крышку лаза и, направив вниз стволы автоматов, приказать подниматься.
Минут пятнадцать—двадцать было тихо, потом послышался звук мотоциклетного мотора и гулко бухнула входная дверь. Громыхнули по полу над головой притихших мужчин тяжелые сапоги – наверное, в избу вошло несколько солдат. Один остановился прямо на крышке лава.
Что-то зачастил голос старосты – слов не разобрать. Отвечала хозяйка, но тихо. Потом снова хлопнула дверь, прогромыхали солдатские сапоги и послышался громкий голос, сказавший на немецком:
– Он не мог так далеко забраться.
– Надо проверять все, – ответил другой. – Слишком велик риск. Я тоже больше надеюсь на контрольные посты и оцепление района, но есть приказ. К сожалению, он мог узнать слишком важные вещи...
Голоса немцев удалились, снова бухнула дверь избы, потом затарахтел мотоцикл. Вскоре откинули крышку подпола и вниз свесилась голова Таньки с торчащими в стороны косичками:
– Вылазьте.
Наверху резанул по глазам свет из окон, и даже не верилось, что прошло не больше часа их добровольного заточения в подполе: такое яркое солнце, синее небо на улице, тишина в деревне.
– Уехали? – опускаясь на лавку, спросил Андрей, дрожащими пальцами сворачивая цигарку.
– Упредили, что если станем укрывать беглых, то пожгут, – неохотно сказала хозяйка, подтягивая под подбородком концы покрывавшего голову платка, – а нас постреляют. Обшарили дворы и укатились к большаку.
– Это они про него болтали, – жадно затягиваясь махрой, кивнул на Семена гость. – Уходить тебе надо, парень, не то и правда тута всех побьют и тебя словят.
– Свяжите с лесом, – снова попросил Слобода.
– Нету у меня связи, – опустил голову Андрей. – Рад бы, да не могу. Сам жду, пока из рейда возвернутся.
– Тогда мне остается одно – пробираться к фронту, – заключил пограничник.
Гость, прищурившись, поглядел на него, словно прикидывая – шутит или говорит серьезно этот худой человек в одежке с чужого плеча?
– До фронта-то, мил человек, с полтыщи верст, и переходить его не на самолете, а на брюхе, да по дороге можешь не раз им в лапы попасть.
– Дойду, – упрямо мотнул головой Семен.
– Ладно, – встал Андрей, натягивая свое пальто. – Спасибо, хозяева, за приют да ласку. Соберите ему чего на дорожку пожевать. Придется помочь человеку. Есть у меня один знакомец надежный, доставит в лучшем виде ближе к Минску. С ним посты немецкие обойдешь, а дальше сам или он чего присоветует. Это все, чем могу посодействовать. А оставаться здесь и вправду больше нельзя – если они сюда раз приезжали, то повадятся. Собирайся, сейчас и отправимся.
Окопчик себе Щеглов обустроил на славу – глубокий, со ступеньками для стрельбы, с нишей для боеприпасов и гранат, с норой для укрытия от обстрела и бомбежки, а дно выстлано досками от старых, разбитых снарядных ящиков. Мечта, а не окопчик. Ходы сообщения соединяли его с другими окопами, в которых засели стрелки, а сам Щеглов – пулеметчик. Для стрельбы в темноте он набил в бруствер разных по высоте колышков и, когда надо стрелять, просто ставил ствол ручника на них и бил по заранее пристрелянным ориентирам – во всем нужна солдатская смекалка.
Воевал Щеглов уже второй год. Был ранен, лежал в госпитале и там слушал речь товарища Сталина на параде седьмого ноября сорок первого, а потом ковылял на костылях к репродуктору и, замирая от переполнявшего его восторга, упивался словами Левитана, читавшего сводки Совивформбюро о разгроме немцев под Москвой – дали гадам прикурить, будут помнить!
После госпиталя снова попал в часть, только уже не в свою, а в другую, и с ней прибыл на фронт. Дослужился до младшего сержанта, получил медаль «За отвагу», писал частые письма домой, под Горький [4] , где осталось его многочисленное семейство, бедовавшее без кормильца.
4
Город Нижний Новгород.