Камероны
Шрифт:
– Если бы ты поехал со мной.
Она сказала это так, между прочим – сначала он даже не поверил, правильно ли расслышал ее.
– Я, конечно, слыхал об этих людях. Читал про них. Отребье человеческое, самые что ни на есть низы общества. Они ведь раньше были здесь рабами, ты знаешь.
– Да, знаю.
– Как чернокожие.
– Знаю.
– Тогда зачем же мне становиться таким?
– Углекопы хорошо зарабатывают.
Они медленно продвигались среди рыболовецкой флотилии. Лодка, отяжелевшая от лососей, плохо повиновалась, но Гиллон, работая багром, ловко прокладывал себе путь через усеянную
– А там внизу, под землей, холодно или жарко? Скорее, наверно, жарко, потому как ближе к аду.
– Летом там прохладно, а зимой тепло.
Он не знал, верить ей или нет.
– А как насчет черноты? Она когда-нибудь сходит?
– Я буду смывать ее с тебя.
Он почувствовал, как сердце у него вдруг остановилось, точно его кто-то сжал. При одной мысли о том, что ее маленькие смуглые руки будут мыть ему потную спину, будут лить теплую воду ему на голову, и вода эта будет стекать по его груди и спине, а Мэгги будет намыливать его тело мягким бархатистым мылом, руки его задрожали. Он молчал, так как боялся, что даст петуха, если раскроет рот. И вдруг увидел, что она с улыбкой на него смотрит.
– Они начинают выходить в море, – сказала она.
– Ах, да. – Он обрадовался тому, что сейчас можно будет двинуться с места, и, однако же, не двигался. – Так ты сказала: «Если б ты поехал со мной…»
– Ага.
Гиллон приподнял край парусины и сделал вид, будто смотрит на рыб.
– И что же это значит? – немного выждав, спросил он.
– Ах, Гиллон, – сказала она. И расхохоталась, но в смехе ее слышалась злость. А у него из головы не выходила мысль о теплой воде и смуглых руках, о бадье для мытья и о мыле. – Я предлагаю тебе жениться на мне.
Он снова накрыл рыбу парусиной и посмотрел вдаль.
– Угу, я так и думал.
И продолжал сидеть не шевелясь. Теперь уже все суденышки покидали гавань – его молчание заполняли удары весел по воде, скрип канатов, хлопанье надуваемых ветром парусов.
– Который тут последний причал? – спросила Мэгги.
– Да вот этот.
– Нам нужен четвертый от последнего.
Он поднял якорь и, действуя багром, стал продвигаться вдоль причалов. У четвертого он пригнулся, и они поплыли в густой тьме, среди свай, под деревянным настилом. Вот показались ступеньки, кто-то ухватил лодку за борт и спросил с сильным акцентом, выдававшим жителя Рыбачьего города:
– Это вы, мисс Драм? А мы уже считали, что вас нет в живых. Ну, как улов?
– Пять штук. Пять больших рыбин.
– Четыре, – поправил ее Гиллон.
– Нет, по-моему, пять, – повторила Мэгги.
Гиллон так и не понял почему.
В проеме над их головой тускло светил фонарь, и постепенно их глаза стали различать окружающее. Сверху бросили веревку, они обвязали ею хвост лосося, и первая рыбина исчезла.
– Ох, ну и крупна! – услышала Мэгги.
– Ш-ш, ш-ш! – прошипел кто-то, и Мэгги решила запросить за рыбу больше, чем было условлено. Рыбины-то у них – теперь она это поняла – все как одна, диковинные. Она нащупала ступеньки и поднялась по ним.
– Только чтоб без баб, – сказал кто-то.
– Но я все равно уже здесь, – заявила Мэгги.
Гиллон слышал, как они спорили, слышал горячность спора, но не слышал слов и так потом и не спросил, о чем шла речь. Когда последнюю рыбину подняли наверх, до него донеслось шуршание льда, а потом звон монет, пересыпаемых из ящика в кошелек.
– Ну вот, теперь все по справедливости, – сказал кто-то. – Я знал, что из нашего знакомства будет толк – с самого первого дня знал. Можете звать меня теперь просто Черри. Как-никак мы сообщники. Если появится еще какая мыслишка, вы знаете, где меня найти.
Гиллон услышал ее шаги по деревянным ступенькам, и она снова очутилась с ним в лодке. Она протянула ему три бумажки и мешочек с серебром и медью. Бумажки на ощупь были мягкие, теплые и потрепанные.
– В жизни еще не держал в руках фунтовой бумажки, – сказал Гиллон, – а сейчас их у меня целых три.
Отталкиваясь багром, он вывел лодку из-под причала и двинулся вдоль Рыбачьего города, вдоль причалов, в направлении Шикового города. Без груза мертвых лососей лодка стрелой мчалась по спокойной воде гавани. Он снова и снова складывал в уме слова, составляя нужную фразу, но, как их ни переставлял, ничего не получалось. Через несколько минут он увидел свет на пристани. Катер мистера Дрисдейла стоял, пришвартованный к ней.
– Придется нам тут вылезать, – сказал Гиллон. И, легко прыгнув за борт, стал вытягивать лодку на берег, чтобы Мэгги не промочила ног. – А тебе придется шагать до Ловатт-стрит, чтобы там его встретить.
– Да.
– Кстати, Мэгги…
– Да?
– Я это сделаю.
– Что сделаешь?
– То, о чем ты говорила.
– Что именно? Я много о чем говорила.
– То, что ты сказала!
– Женишься на мне?
– Угу.
Он не знал, что делать дальше. Едва ли он имеет право поцеловать ее только потому, что заявил о своем намерении на ней жениться. Он помог ей выбраться из лодки, и они стояли друг против друга – Гиллон по щиколотку в воде, почти так же, как в тот момент, когда они впервые встретились.
– Ну что ж, я не возражаю, – сказала Мэгги.
Он шагнул было к ней, понимая, что надо как-то проявить свои чувства, но не знал, как именно, и потому остановился, не дойдя до нее. Он не очень разбирался в обычаях.
– Это будет очень хорошо, – сказала Мэгги.
– Да, я тоже так думаю, – сказал Гиллон и, к своему удивлению, вдруг увидел, как она повернулась и пошла через пляж к проулкам, что вели на Ловатт-стрит.
– Куда же ты? – крикнул он ей.
– Как – куда? Выпить с мистером Дрисдейлом.
Он смотрел ей вслед, пока она шла через пляж, затем свернула в проулок и скрылась. Она тоже не очень-то придерживается обычаев, решил он, хотя, пожалуй, по-правильному они могли бы и поцеловаться. Впрочем, не так уж это важно, подумал Гиллон и, вдруг почувствовав, что бесконечно устал, залез в свою лодку и двинулся в не столь уж близкий путь домой.
7
После этого они ни разу не заговаривали о свадьбе. Гиллон был разочарован: он ведь так и не знал о чувствах Мэгги.