Камешек в жерновах
Шрифт:
— Значит, Хейграста засосала? — пролепетал Дан.
— Не знаю! — дрожащим голосом отрезал банги. — Вот вытащат нас из ямы, сами все увидим. Ох, боюсь я, парень, того, что мы увидим… Ничего я не знаю: ни зачем нас здесь держат, ни кто держит, ни где наши друзья, ни даже жив ли хоть один из них, но боюсь! Еле говорю от ужаса, зубы так и норовят язык прикусить. Я пока еще не видел ни одного из наших охранников, но чувство такое, словно там наверху бродят живые мертвецы! Одно скажу, если тебе представится выбор: совершить подвиг или сохранить себе жизнь, оставь мысли о геройстве для более подходящего случая!
— Кто это? — хрипло повторил Дан, показывая на соседа по яме.
— Только не удивляйся. — Баюл подошел к телу и перевернул его.
Дан пригляделся и едва поверил своим глазам. Несчастный, силы которого, судя по всему, давно уже оставили, показался знакомым!
— Латс?! Не может быть!
— Почему же? — нахмурился Баюл. — Если серые и нари что-то не поделили, Латсу здесь самое место. Я по крайней мере его видел именно в серых доспехах. Если же серые и нари остаются союзниками, тем более Латс заслуживал наказания. Или ты не видел, как он разил стражников Индаинской крепости?
— Подожди. — Дан подошел ближе, поморщился от неприятного запаха, пригляделся к разодранной, пропитанной кровью и нечистотами одежде, к покрытому синяками и ссадинами лицу, к опухшим кистям рук, к измочаленным кончикам пальцев. — Он жив?
— Жив, — кивнул Баюл. — Но чувствует себя ужасно. К собственному счастью, он в беспамятстве. Поверь мне, парень, если нас ожидает подобная судьба, я тоже предпочел бы находиться в беспамятстве. Я даже согласился бы вернуться в темницу Мукки.
— Ты можешь привести его в чувство? — попросил Дан.
— Ты с ума сошел! — воскликнул банги, — А превратить его в ядовитую змею не попросишь?
— Приведи его в чувство, — твердо повторил Дан.
— Хорошо, — буркнул Баюл, но, прежде чем коснуться висков Латса, недовольно добавил: — Но имей в виду, что без моей пики ответственность за последствия твоих необдуманных поступков я нести отказываюсь!
— Ты видел, как он сражался? — опустился на колени Дан. — Думаю, что и пика против него тебе бы не помогла.
— Теперь он сам первый кандидат для похода в царство Унгра! — Баюл недовольно дернул головой и принялся постукивать пальцами по голове Латса. Через мгновение истерзанное тело задрожало, словно пробудившаяся жизнь влилась в него и побежала по венам, сухожилиям к изуродованным рукам и безвольным ногам. Под запекшимися веками шевельнулись глазные яблоки, разомкнулись губы — и донеслось чуть слышное:
— Пить.
Баюл вздохнул, ускорил движения — и вот уже шевельнулся кадык, словно Латс жадно пил, лицо несчастного разгладилось и глаза открылись.
— Прости мне Эл этот обман, — прошептал банги, резво отпрыгивая в сторону, но Латс не упал. Он удержался на локтях, не вставая, согнул ноги, оттолкнулся и оперся спиной о земляную стену.
— Вот так встреча, — прошептал негромко.
Дан промолчал. Он все еще видел боль, что туманом вставала в глазах их недавнего врага, но сквозь нее проступала сила и воля.
— А вы что здесь забыли? — с трудом шевеля губами, повернулся Латс к банги. — Где кузнец? Неужели в одной из соседних ям? Да, с вами еще был пес. Где он?
— Может быть, тоже в одной из соседних ям? — предположил Дан.
— Да? — поднял брови Латс, затем рассмеялся, хрипло захохотал, пока смех не превратился в мучительный кашель. — Тогда всё. Ваш поход завершен.
— Что — всё? — не понял Дан.
— Всё, — хрипло повторил Латс и с сожалением поцокал языком, рассматривая изуродованные пальцы. — Вот ведь негодяи! Знаете, что самое страшное в пытках?
— Боль? — предположил Дан.
— Нет, — поморщился Латс. — Боль страшна, но к ней можно привыкнуть, маг или настоящий воин может просто забыть о ней. Страшнее всего вот это… — помахал он раздробленными пальцами. — Когда тебя калечат и ты понимаешь, что это навсегда. Когда уродуют твое тело…
— Какая разница для смертника, если он способен привыкнуть к боли? — недовольно пробурчал Баюл.
— Действительно, — Латс опустил руки, — смертнику все равно… Одно непонятно, отчего сегодня нет пыток… Неужели отмучился? Пса они захватили, а камень? Камня у вас нет… или есть? А Бродус… жив или уже нет? Он с вами сейчас? Был с вами?…
Латс с гримасой боли соединил ладони, закрыл глаза, плотно сжал губы, отчего в уголке рта немедленно вспенилась кровь, наконец изможденно выдохнул:
— Все-таки был камень. Значит, нашли и отдали. Кому? Неужели лесной ведьме?!
Дан, которому на мгновение показалось, что кто-то провел ладонью по его лбу, удивленно вздохнул.
— А ты изменился, парень, — с трудом прошептал Латс. — Бурлит в тебе что-то. Откуда росточек? Кто бросил семечко? Неужели она? Хозяйка Вечного леса? Ведь вы же к ней отплыли из Азры? Вот уж не думал, что это ей подвластно… Или все-таки отыскался старый маг-белу? Впрочем, кто, кроме него, мог отдать тебе камень, малыш…
— Кто бы ни бросил! — вмешался Баюл. — Семечко! Росточек!.. Я вижу, ты знаком с магией, довольно ловко получаешь ответы на вопросы, неужели здешние колдуны не могли вытрясти из тебя нужные сведения без пыток?
— А ты боишься, — усмехнулся Латс. — Не спорь, боишься, банги, я вижу. И правильно боишься. Что касается меня, так знай: тот, кто умеет слышать чужие мысли, в любом случае сможет не выдать свои… С пытками или без них — все равно. К тому же знал бы ты, как часто пытки применяются не для того чтобы развязать язык, а лишь для извлечения боли. Есть создания, которым чужая боль словно тень в жаркий полдень, глоток воды в раскаленных вастских песках. Впрочем, есть кое-что и ужаснее пыток.
— Например? — дрогнувшим голосом спросил Баюл.
— Увидишь, — прошептал Латс. — Думаю, уже сегодня. Эти колдуны спрашивали у меня о моем повелителе, об Аеноре и о камне. Камень им уже не достать, пес, скорее всего, теперь в их власти, а повелитель… далеко. Но дело не в этом… Все линии смыкаются. У вас есть какой-нибудь шнурок или пояс?
— Пояса нет, а шнурок есть. — Дан коснулся болтающегося на груди камня ари.
— И у меня. — Банги тоже нашел амулет. — Вот… все отняли, а побрякушки ари оставили. Зачем тебе шнурок?