Камни вместо сердец

Сэнсом Кристофер Дж.

Я познакомился с Эллен Феттиплейс два года назад. В то время я посещал своего клиента, юношу, помещенного в Бедлам за религиозную манию. Поначалу Эллен показалась мне нормальнее всех остальных. Она исполняла обязанности по уходу за некоторыми из своих легких собратьев-больных, обращаясь с ними с мягкостью и заботой, и ее уход сыграл свою роль в итоговом выздоровлении моего клиента. Познакомившись с природой ее болезни, я с удивлением узнал, что «она пребывает в полнейшем ужасе перед выходом из стен Бедлама». Я сам был свидетелем того дикого, сопровождавшегося криками испуга, который овладевал

этой женщиной, когда ей предлагали просто переступить порог больницы. Мне было жаль Эллен, тем более, после того как я узнал, что она была помещена в Бедлам после того, как на нее напали и изнасиловали около родного дома в Сассексе. Тогда ей было шестнадцать, теперь – тридцать пять.

Когда мой клиент вышел из больницы, Феттиплейс попросила меня посещать ее и приносить вести из внешнего мира, так как она не имела возможности узнавать их. Я знал, что ее никто не навещает, и согласился на том условии, что она позволит мне вывести ее наружу. С тех пор я опробовал много стратегий, умоляя эту женщину сделать всего один шаг за порог через открытую дверь, притом, что мы с Бараком будем поддерживать ее под обе руки, при том, что она может сделать это с закрытыми глазами… Однако Эллен сопротивлялась и упиралась c хитростью и упрямством еще большими, чем мои собственные.

Постепенно она стала пользоваться этой своей хитростью, своим единственным оружием во враждебном мире, другими способами. Сперва я обещал посещать ее только «время от времени», однако она с ловкостью записного адвоката обратила эту фразу к собственной пользе. Поначалу мисс Феттиплейс уговорила меня приходить к ней раз в месяц, потом – каждые три недели, ибо она изголодалась по новостям, а потом, наконец, дело дошло до двух недель. Если я пропускал визит, то получал известие о том, что она заболела, но, всякий раз, поспешив в больницу, я обнаруживал, что она блаженно сидит у огня после внезапного выздоровления, утешая какого-нибудь взбудораженного страдальца. И в последние несколько месяцев до меня дошло, что проблему осложняет еще один элемент, который мне следовало бы распознать ранее. Эллен влюбилась в меня.

Люди представляют себе Бедлам мрачной крепостью, в которой безумцы, стеная и звеня цепями, сидят за решетками. Действительно, некоторые там и вправду сидят на цепи, да и стонут тоже многие, однако внутри этого сложенного из серого камня невысокого и длинного строения достаточно уютно. Сперва попадаешь в просторный двор, в тот день оказавшийся совершенно пустым, если не считать высокого и худого человека в покрытом пятнами сером дублете. Он ходил по кругу вдоль стен двора, не поднимая глаз от земли и торопливо шевеля губами. Должно быть, новый пациент, возможно, человек со средствами, разум которого помутился, а у родственников хватило денег отправить его сюда, чтобы не путался под ногами.

Я постучал в дверь. Мне открыл один из привратников по имени Хоб Гибонс, на поясе которого брякала внушительная связка ключей. Коренастый и плотный в свои пять с лишним десятков лет, Гибонс был не более чем тюремщиком. Он не интересовался пациентами, с которыми бывал иногда жесток, но я умел противостоять и смотрителю Бедлама, Эдвину Шоумсу, чью жестокость нельзя было назвать случайной. Еще Хоба можно было подкупить. Увидев меня, он осклабился в сардонической улыбке, показав серые зубы.

– Как она? – спросил я.

– Весела, как ягненок весной, сэр… с той поры как вы известили

ее о том, что приедете. Ну, а до того считала, что подхватила эту самую хворь. Шоумс уже гневался, глядя на то, как она потеет – а она по-настоящему потела! – решив, что нас закроют на карантин. И тут приходит ваша записка, и через какой-то час ей уже стало лучше. Я бы назвал это чудом – если бы нынешняя церковь разрешала чудеса.

Я вошел внутрь. Даже в этот жаркий летний день в Бедламе было сыро. Налево за полуоткрытой дверью находилась гостиная, в которой за исцарапанным столом играли в кости несколько пациентов. В углу, на табуретке, тихо плакала женщина средних лет, крепко сжавшая пальцами деревянную куколку. Прочие пациенты не обращали на нее внимания: здесь быстро привыкаешь к подобным вещам. Справа начинался длинный каменный коридор, в который выходили палаты пациентов. Кто-то стучал в одну из дверей изнутри.

– Выпустите меня! – повторял мужской голос.

– А смотритель Шоумс у себя? – негромко спросил я у Хоба.

– Нет. Он отправился к попечителю Метвису.

– Мне хотелось бы переговорить с ним после того, как я повидаюсь с Эллен. Я не могу задержаться здесь больше чем на полчаса. Мне назначено другое свидание, которого я не могу пропустить. – Опустив руку на пояс, я звякнул кошельком, многозначительно глянув на Гибонса. Во время своих посещений я всегда давал ему кое-какую мелочишку, чтобы Эллен получала пристойную еду и постель.

– Хорошо, я буду в кабинете, – ответил привратник. – А она сейчас у себя в комнате.

Можно было не спрашивать у него, отперта ли ее дверь. В отношении этой пациентки можно было с уверенностью сказать одно: бежать отсюда она совершенно не намеревалась.

Пройдя по коридору, я постучал в ее дверь. Строго говоря, мне не подобало посещать одинокую женщину без свидетелей, однако в Бедламе обыкновенные правила хорошего тона считались избыточными. Эллен пригласила меня войти. Она сидела на соломенном тюфяке в чистом голубом платье с большим вырезом, сложив на коленях изящные руки. Узкое, орлиное лицо ее казалось спокойным, но темно-синие круглые глаза переполняли эмоции. Она вымыла свои длинные каштановые волосы, но их концы уже начинали сечься. Подобные подробности обыкновенно не замечаешь, если не испытываешь влечения к женщине. В этом и заключалась проблема.

Феттиплейс улыбнулась, блеснув крупными белыми зубами:

– Мэтью! Ты получил мою записку. Я была так больна!..

– Теперь тебе лучше? – спросил я. – Гибонс сказал, что у тебя была сильная лихорадка.

– Да. Я боялась лихорадки. – Женщина нервно улыбнулась. – Боялась.

Я сел на табурет в другой стороне комнаты.

– Мне так хочется услышать свежие новости, – проговорила моя собеседница. – Прошло больше двух недель с тех пор, когда я в последний раз видела тебя.

– Не больше двух недель, Эллен, – негромко поправил ее я.

– Что слышно о войне? Нам ничего не рассказывают, чтобы не расстроить нас. Но старине Бену Тадболлу позволили выйти, и он видел, как мимо проходил огромный отряд солдат…

– Говорят, что французы посылают флот, чтобы вторгнуться к нам. И что герцог Сомерсет повел войско к шотландской границе. Но все это только слухи. Никто не может сказать ничего определенного. Барак считает, что слухи распускают придворные короля.

– Но это отнюдь не значит, что они могут оказаться ошибочными.