Камышовый кот Иван Иванович
Шрифт:
…Даже в цинковых гробах. И до сих пор их родители, жители древнерусского приозерья, не знают, где находятся останки их погибших сыновей… Впрочем, та же доля выпала почти всем бойцам полка, в котором они служили. И в котором должен был бы служить сын Вани и Таси…
Призванный на службу уже весной, Николай прошёл, тем не менее, сквозь свои огонь и воды. Он оказался тоже на юге — но по своей воле, а, главное, боевое крещение он получил после надёжной подготовки, да ещё и прикрываемый обстрелянными и опытными «дедами». В бою, а не в бессмысленной мясорубке. Парня из талабской деревни обжёг свинец на таджико-афганской границе… И долго ещё после «дембиля» Николаю снилась пещера в памирском ущелье, в которой он просидел часов десять, огнём перекрывая
И всё-таки Коля Брянцев вернулся в Старый Бор не только живым, но и здоровым. Разве что очень сильно стал курить…
8. ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ
А теперь в моём повествовании настала пора для самых печальных его страниц.
Писать их мне, поверьте, очень тяжело, и вот именно сейчас я всерьёз жалею, что лишён способности сводить к шутке свои обещания. А ведь мною в самом начале было обещано вам, что вы узнаете историю не только жизни, но и смерти камышового кота Ивана Ивановича. Я рассказал вам его славную жизнь — опустив, правда, немало интересных, головокружительных или просто забавных подробностей. Но главное вы узнали.
Теперь пришло время рассказать о его смерти. Верней, о гибели. А она, гибель Ивана Ивановича, была ещё более доблестной, чем его жизнь.
…Вы думаете, может быть: он погиб в битве с волками или с какими-либо другими крупными хищниками, защищая скот и птицу своих хозяев. Нет, хотя числился за ним и поединок с молодым волком, позарившимся на брянцевских овечек. И не стал тот поединок победным для волка, хотя и наш герой долго после того зализывал и лечил свои серьёзные раны. Однако, когда к брянцевской усадьбе подошла морозной зимней ночью уже целая стая волков, полная жажды отмщения — её встретила картечь из ружей Вани, Шатуна и других староборцев… Нет, не в битвах с недругами из леса, с полей или с неба погиб камышовый кот, проведший свою жизнь под людским кровом. И не от недоброй людской руки он принял смерть.
Он погиб от своей любви к людям.
…Нет правил без исключений. Вы уже знаете, что Иван Иванович был привязан лишь к Брянцевым. И только к ним. Все остальные двуногие, даже друзья Брянцевых, даже те, к кому Ваня, Тася, Вера, Федя и Коля очень благоволили, душевного расположения или хотя бы лёгкой симпатии от брянцевского приёмыша добиться не могли.
Но и тут однажды наступило время для исключения из правил. И это исключение оказалось гибельным для нашего героя…
Началось с того, что Венька Шатун, он же Вениамин Круглов — женился. На сорок первом году жизни — и в первый раз. Это произошло через несколько месяцев после ухода Коли Брянцева в армию. Однажды он поехал по своим заботам в Талабск и надолго там задержался. В Старом Бору начали уже волноваться… Но Веня вернулся — да не один, а с молодой, статной и высокой красавицей. Она была очень не похожа на подавляющее большинство женщин талабской земли, как правило, светлоглазых и светловолосых. Её волосы были черны, как смоль, и антрацитной чернотой сверкали её огромные глаза. Поначалу кое-кто принял её за уроженку либо азиатских степей, либо кавказских гор. Но её тонкий, будто из слоновой кости вырезанный нос не был ни приплюснут, как у степнячек, ни наделён кавказской горбинкой, и невероятной плавностью отличался овал её лица… И, когда Вениамин в первый же день по возвращению пришёл с нею к Брянцевым, Ваня долго вглядывался в неё, а потом всплеснул руками и ахнул:
«Ассия!»
…Бог весть какими судьбами попал в Талабск, в северо-западный русский край её отец, офицер афганской армии, бежавший от резни, которая охватила его родину после ухода оттуда наших. Вскоре он здесь и зачах — и от старых ран, и в тоске по далёкой жаркой отчизне, и от горя, от чёрных переживаний за то, что вся его жизнь, как ему стало видеться, пошла прахом… Ассия же вышла замуж за нашего офицера-десантника, когда-то тоже воевавшего под Гератом и Кандагаром, но детей с ним завести не успела — овдовела через полгода после свадьбы.
А совсем
…Сначала Веня с молодой женой, которую все стали звать по-русски Асей, жил всё в том же старом отцовском доме. Но потом поднатужился и с помощью односельчан, тех же Брянцевых прежде всего, не раз собирая «толоку», поставил новый дом. Выстроил его не на месте родительского гнезда — его он мыслил когда-либо перестроить, рушить не стал, — а на отшибе, на краю деревни, неподалёку от опушки леса, на угоре, где когда-то стоял дом его деда. Таковы теперь правила сельского строительства — ставить новый дом можно только на прежнем фундаменте.
Жилище у Вени с Асей выросло и просторное, в несколько комнат, и высокое, с жилым чердаком, и но всем удобствам не сильно уступавшее городским коттеджам. Хотя и русская печь в нём была поставлена, и «голландка», и камин хозяин соорудил мастерскими своими ручищами. Разве что газ привозной, как и повсюду в талабских селениях. Почему-то мимо нас хозяева российского газа ведут свои трубы… Так что приходится староборцам для своих газовых плит привозить сразу по нескольку больших баллонов.
А вскоре после новоселья молодая афганка подарила Вениамину сразу двойню — двух крохотных сыновей. Счастье новоиспечённого отца было таким, что он дня два подряд оправдывал своё прозвище: шатался, как пьяный. Хотя ни капли спиртного себе в те дни не позволял — боялся «сойти с рельсов»…
Крёстным отцом своим двойняшкам Венька и Ассия (сама в крещении ставшая Анастасией) попросили стать Ваню Брянцева. Хотели они в крёстные матери пригласить Тасю. Но священник из села Дворец, где находится ближайшая к их деревне и знатная Никольская церковь (почему Дворец и зовётся селом, в отличие от не меньшего по числу дворов и жителей Старого Бора и других деревень) объяснил: нельзя. Не могут быть муж и жена крёстными родителями одним и тем же детям…
И тут внезапно удивила своих родных Вера. Только что сдавшая экзамены в Талабский политехнический вуз девица с пламенем на круглых щеках, который не смогли погасить самые усиленные учебные нагрузки, Верушка, не замеченная прежде ни в какой религиозности, вдруг попросила Кругловых «назначить» крёстной её!
— Ну, Веруха, — крякнул её отец, — конечно, при Советах мы тебя, как и всех, крестили, времена-то уже нестрогие тогда шли. Да всё ж ты панашей памяти николи в храме не стояла. На домашнюю иконку тоже с крестным знамением не глядывала. А тут — на тебе: крёстная мать!
Дочка Брянцевых не стала вдаваться в объяснения. Она сказала по-математически чётко: «Моя вера — во мне». Правда, потом, уже после обряда, как-то поведала родителям: «Знаете, предки… Вот в Лондоне две недели были мы, на олимпиаде. Куда нас только не возили там, всё интересно. А раз показали нашу православную церковь, эмигранты её выстроили. Зашла туда, Николин образ увидала — а он ну точь-в-точь такой же, как дома у нас на иконке… Я прям-таки чуть не взвыла, домой захотелось… Моё — здесь, и математика, и вера».
На эту крёстную священник из Дворца согласился, хоть и поворчал: мол, тут тоже есть родство. Но всё ж не те годы на дворе, чтоб со всеми строгостями подходить к пастве… И стала юная учёная девица духовной матерью двойняшек, родившихся от молодой, но уже крепко обожжённой жизнью афганки, и не менее опалённого судьбой могучего мужика из приозёрной талабской деревни. Одного мальчика назвали Алёшей — в честь покойного Венькиного отца. Другой стал Саней, потому что отец Ассии, Искандер, носил имя, в далёкой древности принесённое на Памир великим эллинским завоевателем в двурогом шлеме. Предки Ассии звали его — Искандар Зуль-Карнайн, Искандар Двурогий. А в историю он вошёл под именем Александра Македонского. Вениамин был доволен таким выбором ещё и потому, что такое же имя было у святого покровителя всех талабских воинов, когда-то здесь, вот на этом озере разгромившего бронированную орду тевтонских рыцарей в Ледовом побоище… У Александра Невского.