Канарейка для Ястреба
Шрифт:
Мужчина кивает, давая понять, чтобы я следовала за ним. Я еще не подозреваю, что именно сейчас начинается настоящий ад.
Мистер Артур Уильямс, руководитель по культурной линии развития школы, с первого совместного занятия буквально уничтожил меня своей критикой, разбив мое умение в пух и прах. И мне уже начало казаться, что то, что меня выбрали — было ошибкой, ведь я не умею ничего.
Оказывается, мое пение и восприятие музыки — крупицы. Музыка — своего рода наука, которая состоит из правил, знаний истории, сольфеджио и много чего еще.
С каждым последующим
Артур Уильямс оказался человеком педантичным, вспыльчивым, не дающим спуска и пресекающим малейший намек на ошибку. Сухой как палка, ровный, резкий. Жесткий в своей критике. С каждым занятием он выкорчевывал из меня всю веру в свой талант, заставляя стремиться к определенному идеалу, известному лишь ему.
— Нет, Адель, хватит! Я не слышу мелизмов! — резко прекращая игру на рояле, Артур поднялся. Его осанка была безукоризненной, дорогой костюм без единой складки сидел как влитой, подчеркивая худобу, а большая яркая бабочка — в горошек, под самым горлом, выдавала нестандартность характера.
В целом, мой преподаватель — мужчина видный и эффектный, но странноватый, полностью подаривший себя своему делу, музыке. Он курировал всю музыкальную структуру школы, в его подчинении был и школьный оркестр, и хор, и бюрократический аппарат.
Он был руководителем, но взялся учить меня лично, заметив что-то для себя интересное. Однако я его вывожу своей абсолютной безграмотностью в его понимании. Мой талант — природный. До последнего времени я не владела ни нотной грамотой, ни определенной техникой, не знала тонкостей. Напор этого преподавателя заставлял меня теряться.
— Что такое голос, мисс Соммерсье? — приподняв бровь и вцепившись в меня острым темным взглядом, спросил мужчина, но, стоило мне попытаться открыть рот, как он продолжил, взмахом руки призвав меня к молчанию: — Не стоит разочаровывать меня глупым ответом. Вопрос был риторическим. Голос является инструментом самовыражения для певца или певицы!
У этого человека есть интересная черта — подчеркивать свою речь взмахами красивых ладоней, управляясь ими словно дирижер палочкой. Я смотрю на эти руки как завороженная, вот они взмывают ввысь в театральном жесте, затем опускаются, словно поникнув от негодования, что переполняет моего учителя:
— Голос — это всего лишь инструмент — запомните это, Адель! Исполнитель состоит из комплекса неких переменных, которые в целом помогают грамотно донести нужную эмоцию до публики! Я ясно выражаюсь, мисс Соммерсье?
Я киваю, изо всех сил пытаясь не разрыдаться. Мой учитель сейчас мастерски унижает и оскорбляет лишь взглядом, интонацией и пренебрежением, проскальзывающим во всем.
— Умение быть услышанным публикой, на мой профессиональный взгляд, условно состоит из следующих категорий, — проговаривает он, а я слежу за красивыми пальцами, которые проделывают в воздухе пируэты, то смыкаясь и собираясь в кулак, то раскрываясь, словно птица в полете.
— Голос, харизма, техника, знание, — перечисляет Артур и смотрит мне прямо в глаза, заставляя прочувствовать собственную никчемность.
— Отсутствие
— Лучшие хормейстеры могут раскрыть голос, увеличить его силу, глубину, они учат красиво работать во всем диапазоне, но в основе всего стоит талант.
На этом слове мистер Уильямс резко оборачивается ко мне, заставляя замереть перед ним как кролик, я ожидаю услышать все, что угодно, но следующие его слова влетают в меня лучом надежды, почти заставляя вспорхнуть.
— В вас есть талант, Адель, бог не скупился в вашем случае, но я не потерплю лень! Вы должны отрабатывать свое нахождение в этих стенах и с честью представлять школу на грядущих конкурсах! Я не просто так взялся за вас! Не разочаровывайте меня!
Занимаясь со мной почти каждый день, мистер Артур Уильямс с фанатизмом гения принялся шлифовать самородок в моем лице. После занятий и часов, проведенных в библиотеке, я почти все свободное время проводила в музыкальном классе.
Постепенно это становилось моим серьезным увлечением, я втягивалась в процесс обучения и музыка стала моим единственным спасением, единственной радостью и убежищем…
13
Первое полугодие проскочило для меня как в тумане. Экзамены были сданы. Не скажу, что получила привычные отличные оценки, но я была рада и этой победе. Я была в отстающих. Мне все же требовалось время, чтобы нагнать школьный курс.
После экзаменов нас отпускали домой на праздники. Пожалуй, этих каникул я ждала как никогда прежде. И с радостью покинула стены элитной школы.
Как только переступила порог дома, бросилась на шею матери и зарыдала от облегчения. Когда Ивет спросила, почему я плачу, соврала, что просто очень соскучилась.
Помню, как мы сидели за скромным рождественским столом, и я рассказывала Ивет с Эйрин, насколько чудесна школа, в которой я учусь, смотрела на счастливые лица самых близких людей и понимала, что никогда не осмелюсь сказать правду…
Мечта осталась мечтой. В жизни все всегда по-другому и даже заветные мечты осуществляются иначе.
Когда пришло время возвращаться в школу, я едва сдерживала слезы, так мне не хотелось покидать маленькую ветхую квартирку, в которой прошли первые годы жизни, где оставались единственные близкие мне люди.
***
Новое полугодие встретило меня мокрым снегом и холодным ветром. Я входила на территорию школы с отчаянно прямой спиной и высоко поднятой головой, пытаясь ментально отгородиться от той помойки, в которую я ожидаемо окунусь:
— Эй, нищенка, ты где такую куртку нарыла? — заорал рослый парень мне вслед. Одет он был, в отличие от меня, в модельное темно-синее твидовое пальто с меховым воротником.