Канатная плясунья
Шрифт:
— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.
Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:
— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от
Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.
— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.
Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.
И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.
И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебряным смехом. Эстрейхера точно окатило ушатом холодной воды.
— Опять! Чего ты смеешься?
— Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.
— Черт побери. Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.
— Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье? Так и теперь: вы снова под прицелом.
Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:
— Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово — и ты будешь расстрелян.
Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.
— Руки вверх, — крикнула Доротея, — или тебя уложат, как собаку.
И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:
— Идиот! Я говорила, что спасения нет.
XVII. Сбывшееся гадание
Все это продолжалось не больше минуты, но за это время они поменялись ролями. Поражение превратилось в победу. Доротея понимала, что победа ненадежна и снова может стать поражением, и думала только о том, как бы не выпустить его до освобождения трех иностранцев.
Уверенно и твердо, точно командуя целым отрядом, Доротея распорядилась:
— Ружья на прицел! Стрелять при первом движении! Остальные пусть освободят пленных. Они в башне, направо от входа.
Остальные были Кастор и Поллукс. Кантэн остался на стене. Он резонно
«Идут… Идут… Вошли…» — мысленно высчитывала Доротея.
Она видела, что поза Эстрейхера теряет напряженность. Он внимательно вглядывался в направленное на него ружье, прислушиваясь к топоту детских ножек, мало похожему на грузные шаги крестьян. Доротея понимала, что только револьвер удерживает его и что он уйдет до появления иностранцев. Эстрейхер колебался и вдруг, решившись, опустил руки.
— Не надуешь. Это твои мальчики, а ружье — старое ржавое полено. Меня на этом не проведешь.
— Буду стрелять.
— Такие, как ты, не убивают. Ты бы стреляла, защищаясь, но сейчас тебе нечего защищаться. А притом, что ты выиграешь, если меня посадят в тюрьму? Бриллиантов ты все равно не найдешь. Скорее у меня вырвут язык или изжарят на медленном огне, чем я выдам такую тайну. Бриллианты мои, и я их достану, когда мне захочется.
— Один шаг — и я выстрелю.
— Может быть, ты бы и выстрелила, если бы это было выгодно. А так — нет. Ну, до свидания. Я ухожу.
Эстрейхер прислушался.
— Слышишь, как орут твои мальчишки? Они отыскали Вебстера с компанией. Пока их развяжут, я буду далеко. Прощай. Вернее, до свиданья: мы еще увидимся.
— О нет.
— Увидимся. И последнее слово будет за мною. Сначала бриллианты, потом любовь.
— Не достанутся вам бриллианты. Если бы я в этом хоть мгновенье сомневалась, я никогда не выпустила бы вас живым.
— Это почему же?
— Скоро узнаете.
Эстрейхер хотел еще что-то сказать, но, так как голоса приближались, сорвался с места и побежал, пригибаясь, к кустарникам. Доротея бросилась за ним и прицелилась, решившись стрелять, но через секунду опустила револьвер:
— Нет, не могу, не могу. Да и к чему? Все равно возмездие близко…
И она бросилась навстречу друзьям. Вебстера развязали первым, и он первым помчался к ней.
— Где он?
— Удрал.
— Как! У вас револьвер, и вы его выпустили!
Подбежали Дарио и Эррингтон и тоже пришли в ужас.
— Неужели удрал? Не может быть. В какую сторону?
Вебстер взял у Доротеи револьвер.
— Понимаю. Вы не смогли убить его, да?
— Не смогла.
— Такого каналью, убийцу! Ну, ладно, мы сами с ним расправимся.
Но Доротея загородила дорогу.
— Стойте, он не один. Там пять или шесть вооруженных бандитов.
— Ну так что, — спорил американец, — в револьвере как раз семь патронов.
— Бога ради… Не надо, — умоляла Доротея, понимая, что перевес на стороне бандитов. — Останьтесь. И теперь все равно уже поздно, и шхуна уже отошла.
— Посмотрим.
И трое молодых людей бросились в погоню. Она хотела их догнать, но Монфокон со слезами вцепился ей в юбку. Ноги мальчика еще были спутаны веревкой. Он спотыкался и в ужасе лепетал: