Канцелярская крыса
Шрифт:
— Эй, приятель, убери-ка свою дудку от моего носа! Я не играю на таких инструментах! Кысь-брысь!
Человек с ружьем осклабился.
— Вот как? Тогда зачем пожаловал? Рыбкой побаловаться захотелось?
— Нет, дубина-скотина, я слышал, что здесь дают благотворительный обед в честь Ее Величества! Давай, убери эту штуку… Я здесь за рыбой. И, черт возьми, я надеюсь, что в вашей дыре найдется приличная рыба, а не те потроха, что скармливают уличным котам!
Кажется, это произвело некоторое впечатление. По крайней мере, когда Герти
— Так ты, значит, большой специалист по рыбной кухне?
— Я-то? Слышь, малёк, — Герти позволил из себя нарочито дерзкую ухмылку, гадая, не окажется ли через мгновенье эта улыбка украшением стены, — Да я филе из осетрины ел еще до того, как ты с горшка слез.
— Что-то чешуи на тебе не видать, приятель, — ствол лупары, помедлив, сполз вниз, отчего у Герти обмерло сперва сердце, затем печень, а потом желудок.
— Хорошо бреюсь, — бросил он, поправляя плащ и чувствуя некоторое удовлетворение от того, что добавил в здешнюю атмосферу дополнительную нотку зловония, — И тебя побрить могу, начиная с языка. Ну так как?
— Не пузыри попусту. Заплывай, треска.
Герти отчего-то ожидал, что притон окажется чем-то вроде лондонского клуба, только лишь проникнутым тленом и грязью. Однако вместо множества отгороженных кабинетов он обнаружил внутри одно большое помещение с просевшим низким потолком, закопченное и уставленное широкими, как в пабе, скамьями. Рыбой здесь пахло так, будто прямо здесь, за стеной, располагалась фабрика по разделке, но впервые в жизни этот запах показался Герти столь тягостным и мерзким, почти невыносимым.
Посетителей оказалось не так уж и много, едва ли с десяток человек. Ни один из них не повернулся на звук открывающейся двери, и Герти почти мгновенно понял, отчего. Все они, грязные, всклокоченные, опустившиеся, находились в состоянии глубокого, как океан, наркотического опьянения. Кто-то приник головой к столу, пуская слюну, кто-то, отвалившись к стене, бессмысленным рыбьим взглядом водил по сторонам. Кто-то и вовсе лежал на полу, но, судя по всему, его сотрапезники ничуть за него не переживали.
Здесь не было сладковатого запаха опиума, не звенели бутылки. Только рыба. Это было похоже на какую-то извращенную модернистскую пародию на ресторан рыбной кухни.
На грязных, захватанных руками, тарелках лежала рыба. Столы были засыпаны чешуей и рыбьими головами, взгляды которых казались не более осмысленными, чем у самих едоков. Кто-то рвал пальцами податливое рыбье мясо и запихивал его в рот, жадно урча. Другие непослушными губами обсасывали кости. На глазах у Герти человек в драном пиджаке, отвалившись от стола, запрокинул голову и стал пускать пузыри из слюны. Поразительно, но в этот момент он и в самом деле выглядел как рыба. Огромная рыба, на которую натянули человеческую одежду и выволокли на сушу.
И он, и все прочие.
Они казались… Герти задохнулся от отвращения. Плавающими. Как
Это было омерзительно. И чарующе. Как будто он одновременно прикоснулся к самой возбуждающей и самой гадкой вещи на свете.
Они и в самом деле плыли. Освобожденные рыбой, они окунулись в невидимый океан собственных эмоций, и теперь их вели в неведомую сторону потоки никому не известных течений.
Герти глядел на них, не в силах оторваться от этого жуткого полотна, которого, кажется, коснулся Иероним Босх собственной персоной. Люди-рыбы. Люди-обитатели океана. Люди, ставшие чем-то другим.
Иллюзия была столь полна, что Герти стало казаться, будто сходство между людьми и рыбами еще более глубокое, чем это возможно. В прорехе рубахи одного из едоков ему померещился перламутровый блеск рыбьей чешуи. Ужасный, мучительный, морок. Глаза другого утратили радужку, став по-рыбьи прозрачными. У третьего, как будто, между грязными всклокоченными волосами угадывались жесткие рыбьи гребни…
— Не пяльтесь, мистра, — шепнул Муан, — Невежливо. Сворачивайте к стойке.
— Какой еще стойке?
— Матау. Направо. И держитесь попроще.
Стойка здесь и верно была. Она выглядела пустой, никаких бочонков с пивом, никаких бутылок. Зато имелся бармен, тощий, настороженно глядящий мужчина в парусиновом жилете, с прилипшим к губе окурком. Когда он открыл рот, блеснул металл — добрая половина его зубов была железной.
— А, ты. Помню. Как тебя… Меани? Муно?
— Муан.
— Помню. Брал рыбешку вчера. Понравилась?
Муан изобразил на лице блаженство. Несмотря на ограниченные мимические возможности, гримаса получилась достаточно убедительной.
— Еще бы не помнить. Отличный товар, Щука, всю ночь плавал.
— То-то. У меня без обмана. А это что за тип?
— Этот со мной. Я ему рассказал про твою рыбку. Тоже хочет отведать.
Герти попытался опереться о стойку с самым непринужденным и естественным видом. Как если бы был в подобных заведениях не раз.
— Давно ищу хорошей рыбы. Нет нынче хорошего товара. Недавно взял на пробу, оказалась дрянь. Чувствовал себя так, будто в ночном горшке у шотландского пастуха плаваю.
Щука одобрительно сверкнул зубами. Был он молод, не старше самого Герти, но держался так, будто был не меньше, чем губернатором. И верно, чем-то похож на щуку. Резкий в движениях, тощий, хищный, и взгляд стелящийся, с ленцой…
— Много понимаешь в рыбной кухне, живец? Тогда устраивайся поудобнее. Здесь тебе мормыш не продадут. Чего изволят господа? Корюшки? Свежая, высохнуть не успела.