Канцлер Румянцев: Время и служение

Лопатников Виктор Алексеевич

Боевые действия против Швеции начались после того, как шведский король Густав IV, отказавшись заключить союз с Россией против Англии, возвратил Александру I знаки ордена Андрея Первозванного. Политическая ситуация на северо-западе тем не менее складывалась не так благоприятно. В феврале 1808 года русские войска вступили на территорию Финляндии. Однако надежды на скоротечную войну не оправдались. Боевые действия длились почти два года, и война могла принять затяжной характер. Решающий перелом произошел благодаря героическому броску, предпринятому по льду Ботнического залива, когда русские войска под предводительством Барклая де Толли и Багратиона оказались на подступах к Стокгольму. К тому времени в ходе революционных событий

Густав IV был низложен. Этот переворот ускорил заключение мира.

* * *

О том, как проходила торжественная церемония, посвященная вхождению Финляндии в состав Российской империи, сохранилось немало подробностей. Принято считать заседание сейма в Порвоо в марте 1809 года, в котором принял участие российский император, первым историческим шагом Финляндии на пути к приобретению независимости. Протокольная часть этого события глубоко продумывалась, готовилась особенно тщательно.

«Тогда из Петербурга в Порвоо были привезены особый престол с балдахином, ланд маршальский жезл и мундиры для герольдов. Прибытие императорской свиты и трона указывало на то, что речь идет о российском государственном акте, в ходе которого осуществляется присоединение завоеванной страны к империи, при этом жители Финляндии, собравшиеся на сейм, признают императора своим государем. Такой акт (hylning,нем. Huldigung)являлся, согласно тогдашней государственно-правовой доктрине, основным. Он мог быть скреплен двусторонней присягой и заверениями, даваемыми жителями; ему можно было придать религиозное содержание посредством коронации.

Никакой коронации в Порвоо устроено не было, однако следует подчеркнуть, что основные государственные акты проводились в кафедральном соборе и завершались богослужением» ^{130} .

Присоединившуюся к России Финляндию в ее внутренних делах Петербург рассматривал как самостоятельное государство со своим правительством. Уклад жизни, право, религия были оставлены в неизменном виде. Об этом на заседании сейма в Порвоо Александр I заявил особо. Россия брала на себя обязательство «сохранить веру, основные законы и сословные привилегии, хранить эти привилегии и установления в незыблемости и полной мере» ^{131} .

Князь П.Г. Гагарин, генерал-адъютант Александра I, в брошюре «Тринадцать дней, или Финляндия» описал грандиозный по тем временам бал, на котором император «танцевал в основном с дамами, но также и с несколькими девицами, при этом ведя с ними беседы». Тогда у Александра I завязался любовный роман с восемнадцатилетней Уллой Меллерсвед. Впоследствии образ Уллы стал наиболее востребованным в художественных произведениях о том, как Финляндия стала государством и нацией.

* * *

Присоединение Финляндии к России не возымело, однако, позитивного воздействия на настроения в Петербурге. Более того, высказывалось сочувствие «бедным шведам», к числу которых относили и коренное население Финляндии.

Александром I было объявлено о финнах как о «нации в числе других наций», бывшей шведской территории были предоставлены права автономии. Фридрихсгамский мирный договор между Россией и Швецией, подписанный Румянцевым, стал началом пути Финляндии к государственной независимости. Княжество Финляндия приобрело гораздо больший вес, а финны получили б ольшие права в России, чем русские в Финляндии. Многие финны сделали в Петербурге удачную карьеру, преуспели в предпринимательской деятельности. Но в рядах оппозиции во все большей мере подвергалось остракизму всё, что так или иначе было связано с внешней политикой Александра I и его министра иностранных дел.

«Одни порицали Румянцева и самого Императора Александра, упрекая их в пристрастии

к Наполеону и Франции. Другие оправдывали правительство невозможностью противиться завоевателю, побеждавшему всех врагов своих. Ненавидя Наполеона как виновника зол, постигших Россию, приписывали ему все невзгоды; винили его клевретов в пожарах городов, в распространении фальшивых ассигнаций. Появившаяся осенью 1811 года огромная комета была, во мнении многих, провозвестницей новых неслыханных бедствий. Опасаясь нашествия на Россию Наполеона во главе покоренных им народов, думали видеть в нем духа тьмы Аполлона, гонителя церкви Христовой» ^{132} .

В дошедших до нас отзывах о канцлере, министре иностранных дел, относимых к тому периоду, имеется немало попыток представить его либо «простодушным орудием официальной политики императора», либо — простаком, подпавшим под обаяние личности Наполеона I и позволявшим дурачить себя. Так судили о Румянцеве, как писал впоследствии известный государственный деятель, лицеист первого призыва барон Корф, «вельможи, бессильные подняться до служения исторической идее и слишком податливые на обаяние всесветной жизни».

Начиная с 1810 года политическое поведение российского самодержца стало вызывать беспокойство многих. Император стал отходить от ранее избранного курса, не предпринимал должных мер, чтобы сглаживать российско-французские противоречия. К тому времени самодержец окружил себя теми, кто так или иначе ненавидел Наполеона. «Тут были: швед Лармфельд, немцы Пфуль, Вольцоген, Винценгероде, эльзасец Анштет, пьемонтец Мишо, итальянец Поулуччи, корсиканец Поццо ди Борго, британский агент Роберт Уилсон… Эти иностранцы образовали военную партию, еще более непримиримую, чем самые ярые русские» ^{133} .

* * *

Донести до императора атмосферу нарастающего общественного беспокойства взялась сестра императора великая княгиня Екатерина. При этом она решила прибегнуть к авторитету популярного, обретшего прочные общественные позиции публициста и историографа Н.М. Карамзина. По ее просьбе ученый подготовил обзор «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», представленный императору в 1811 году. Предприняв краткий экскурс в историю, автор далее обратился к современному положению в государстве, при этом затронул и некоторые теневые стороны царствования Александра I. Карамзин указывал на промахи и просчеты самодержавной власти, приводил примеры того, как император действует во вред себе, где впадает в заблуждение и допускает ошибки. В том, что касалось нарастающего напряжения в российско-французских отношениях, историограф, напомнив «мудрый екатерининский принцип политического невмешательства», рискнул высказаться прямо, без витиеватостей: «Если Александр вообще будет осторожнее в новых государственных творениях… Если заключит мир с Турцией и спасет Россию от третьей, весьма опасной войны с Наполеоном хотя бы и с утратой многих выгод так называемой чести, которая есть только роскошь сильных государств и не равняется с первым их благом или с целью бытия… то Россия благословит Александра…» ^{134}

Документ был воспринят самодержцем с негодованием. Открытый призыв избежать конфронтации с Наполеоном, поступиться чувством «так называемой чести» противоречил подлинным намерениям самодержца. Обвиненный в эгоистичном стремлении поучать власть, Карамзин на годы был отлучен от престола. История этого документа весьма показательна. «Записка» попала в число произведений «подпольной и враждебной печати», на десятилетия оказалась под сукном. В 1870 году журнал «Русский архив» напечатал ее на своих страницах, но вмешалась цензура, вырезав текст Карамзина. И только в 1889 году, по прошествии почти 80 лет, Александр III решился ее опубликовать.