Кандибобер (Смерть Анфертьева)
Шрифт:
– Понятые, - обратился Следователь к Анфертьеву и Зинаиде Аркадьевне, - прошу вас подписать протокол. Как вы слышали, здесь перечислены наши находки.
– Ключ, опилки, надфили, описан тайник в паркетном полу, отражено и то обстоятельство, что найденный в тайнике Ключ подошел к замковому устройству Сейфа. Прошу.
Анфертьев приблизился к столу, беспомощно оглянулся на Квардакова. Тот подбадривающе кивнул ему - подписывай, мол, куда деваться, сейчас от тебя ничего не зависит, И Анфертьев подписал, испытывая гадливое чувство к самому себе. Он надеялся, что такое ощущение не придет к нему, но нет, пришло. И осталось.
Прислушиваясь
– Нехорошо, Борис Борисович, - сказала она негромко, но напористо.
– Я от вас этого не ожидала.
– Что делать, Зинаида Аркадьевна, мне очень неприятно видеть вас огорченной, - вежливо улыбнулся Квардаков.
– Прошу в машину, - прозвучал голос Следователя.
Квардаков, нескладно поднявшись, направился к выходу, почему-то сложив руки за спиной. Проходя мимо Анфертьева, остановился.
– Вадим, ты это... Скажи Свете, что я... Я не виноват. Скажешь?
– Скажу, - кивнул Анфертьев.
– Ты извини, но... Видишь, как получилось... Не можем мы сегодня в театр съездить. Никак не получится. Давай отложим на несколько дней. За это время все выяснится, и мы провернем наше дельце.
Следователь стоял рядом, его лицо в тени широкополой шляпы казалось сочувствующим.
– Боюсь, гражданин Квардаков, что вам не скоро представится возможность проворачивать делишки.
– Да?
– живо обернулся Квардаков.
– Ну, тогда... Вадим, тогда тебе придется съездить без меня. Все равно они тебя ждут. Покажешь снимки, и все сразу станет на свои места. Ни пуха.
– К черту!
– ответил Анфертьев.
Анфертьев шел по вечерней Москве медленно и опустошенно. Он хотел выйти с завода вместе со Светой, но в последний момент обнаружил, что её уже нет, ушла.
Это его уязвило, он думал, что ей будет интересно обсудить с ним подробности происшествия, прикинуть дальнейшие события. Кроме того, он надеялся просто побыть со Светой, поговорить с ней, попытаться сгладить, убить в себе неприятное чувство, оставшееся после обыска у Квардакова. И ещё ему нужно было убедиться, что Света ничего не подозревает, что между ними, как и прежде, все в порядке, и, кто знает, может быть, им удастся в этот вечер уединиться в её комнатке за плотными шторами, за тяжелой дверью, отгораживающей их от остальной коммуналки.
Но это было бы слишком хорошо, так не бывает. Смирившись, Анфертьев надел плащ и направился к знакомой щели в заборе. Он шел по мокрой тропинке и слышал собственные шаги по размокшим листьям, гудение пара в заводской котельной, редкие автомобильные гудки, слышал голоса сегодняшнего дня, и стояли перед ним недоуменные глазки Квардакова.
Он не ощущал никакого облегчения после страшного риска: ведь всем рисковал, всей оставшейся жизнью. И привычный разговор со Следователем получился без обычной напористости, Анфертьев отвечал вяло, нехотя, не испытывал никакого интереса к вопросам.
"Скажите, Анфертьев, вы не задумывались над тем как удалось Квардакову вскрыть Сейф и унести добычу, чтобы этого никто не заметил?"
"Нет, не задумывался. А вы уверены, что это сделал он?"
"Кто же тогда? Я не встречал в своей жизни столько улик против одного человека".
"А это вас не настораживает?
– спросил Анфертьев и тут же вычеркнул из своей памяти эти слова, будто он никогда их не произносил.
– Но это же косвенные улики", - поправился он.
"Какие же они косвенные?! Ключ от Сейфа. Напильники. Опилки в ящике стола.
А вспомните его красные руки! Это тоже косвенная улика? Во всем заводе есть только одно место, где можно вымазаться в эту краску, - внутри Сейфа".
"Вам виднее".
"Да, конечно, мне виднее. Но видите ли, в чем дело... Я восстановил по минутам весь обеденный перерыв Квардакова. И оказалось, что у него не было возможности войти в бухгалтерию незамеченным, не было времени возиться с Сейфом, выгребать оттуда эти пачки, у него ни на что не было времени".
"И как же вы это объясняете?"
"Он сумел убедить людей, что они видели его не в то время, когда они действительно его видели. Если у Квардакова все было хорошо подготовлено, ему вполне хватило пяти минут".
"А где деньги?"
"Скорее всего их унес сообщник".
"Никто не видел в заводоуправлении посторонних".
"Его сообщник не обязательно должен быть посторонний", - заметил Следователь проницательно.
"Вам виднее", - повторил Анфертьев и спустился по ступенькам в полуподвал пивного бара, оставив настырного Следователя под осенним дождем, на мокром асфальте Столешникова переулка. Здесь был слабый желтый свет, сводчатые потолки, запах пива и рыбьих внутренностей. Пожилая женщина в замызганном халате сгребала со столов шелуху, красные раковые панцири, сама с собой ругалась по матушке и, тяжело ступая больными ногами, уносила кружки и опустевшие бутылки. Анфертьев взял пива и устроился в самом углу. Опустив лицо, он ничего не видел, кроме стеклянного полумесяца кружки, отороченного пеной. Выпил, не ощутив ни вкуса, ни запаха, ни горечи пива.
– Ну и ладно, - время от времени проговаривал он.
– Ну и ладно. Там будет видно. Разберемся.
– Вы что-то сказали?
– добродушно спросил его красноватый детина, отгородившийся от напиравшего на него мира дюжиной кружек.
– Все в порядке, старик, - Анфертьев приветственно поднял руку.
– А почему ты не спросишь, отчего у меня такой красный нос? улыбнулся толстяк.
– Действительно, отчего он у тебя такой красный?
– послушно спросил Анфертьев.
– От беспробудного пьянства, деточка.
– Надо же, - проговорил Анфертьев и направился к выходу.
Неожиданно для самого себя он оказался на Садовом кольце, рядом с американским посольством. Прошел мимо расчетливо выставленных автомашин, которыми американцы пытались поразить воображение москвичей. Анфертьев только улыбнулся этой наивной хитрости заокеанских идеологов. Постоял перед высотным зданием на площади Восстания - оно возвышалось над ним, как Кара-Даг, который он помнил ещё с тех пор, когда студентом на попутных рванул в Крым со своим другом Семидольским, для которого жизнь действительно уготовила не менее семи разных судеб: был Семидольский и начальником изыскательской партии, и домовладельцем, торговал мороженым, несколько лет прослужил горноспасателем, потом женился, ещё раз женился, ещё раз, но в конце концов оставил это занятие и уехал в свою глухую деревню, где занялся разведением кур и уток. Но, на его счастье или несчастье, мимо деревни вели дорогу. Семидольский нанялся геодезистом, через сотню километров стал главным инженером, продал дом вместе с живностью и переселился в вагончик дорожных строителей.