Каникулы для двоих. Большая книга романов о любви для девочек
Шрифт:
– Мне как раз нужна помощница! – Женькин папа боевито размахивал молотком. – Нам тут комод из «Икеи» доставили, вспоминаю детство, играю в конструктор.
– Так-так-так, – поцокала языком бабушка. – Значит, на сборке сэкономил?
– Все будет в лучшем виде! – хорохорился папа. – Сейчас Соня мне поможет, все пазы сойдутся – и приходите принимать работу.
– Приготовлю-ка я пока ужин, – вздохнула бабушка, по ее виду было похоже, что у нее есть время разделать мамонта.
И тут я снова чуть не расплакалась, вспомнив ароматы, что постоянно витали в Женькином доме, пирожки
– Соня, подержи ящик!
Женькин папа пыхтел над комодом, точно скульптор над своим лучшим изваянием, он принюхивался к дереву, отслеживал пальцами его уникальный рисунок. Могу поклясться, он мог бы стать отменным лесником, с такой-то любовью к деревяшкам. Я скорее мешалась под ногами, чем помогала, но настал и мой час. Нужно было крепко держать угол верхней столешницы, пытаясь совместить маленькие дырочки с деревянными штырьками, которые Женькин папа любовно повколачивал в основу. Я старалась изо всех сил, но дырки упорно ползли вниз, а штырьки, как ни стремились войти в пазы, вечно пружинили вверх. От натуги я высовывала язык и выпучивала глаза, руки и ноги уже тряслись из-за длительного напряжения, и тут домой вернулась Женька. Она застала меня в обличье бешеной собаки: кажется, с языка у меня сочилась слюна.
– Ты? – Женька была ошарашена.
А я не могла понять, к кому она обращается, к бешеной собаке или ко мне.
– Соня? – Женька тронула меня за плечо. – С тобой все в порядке?
Сглотнув слюну, я начала кивать головой, как болванчик, отчего стала выглядеть еще глупее, но Женька почему-то и не думала смеяться. Я не знала, что сказать подруге, но, когда уже собралась промолвить самое главное: «Привет!» – меня вдруг накрыло подлой столешницей. Она будто нарочно выжидала миг, чтобы обрушиться на меня: в лоб влетели деревянные штырьки, в ушах раздался какой-то глуховатый свист. Вокруг началась суета, меня о чем-то спрашивали, но свист мешал разобрать слова. Я твердила одно:
– Все хорошо, мне не больно. Все хорошо, все хорошо…
– Только не вздумай терять сознание, – Женька убирала волосы с моего лба, чтобы оценить ущерб, нанесенный столешницей, – я так по тебе соскучилась!
Она был совсем рядом – какая-то другая, повзрослевшая, что ли, но все же моя родная Женька, я вцепилась в нее, прижала изо всех сил и расплакалась, вовсе не от боли. Просто была очень рада сидеть здесь – на полу, в Женькином коридоре, с синяками от штырьков на лбу – и вот так запросто обнимать подругу.
– Ты на меня не сердишься? – шептала куда-то Женьке в подмышку.
– За что? Я думала, это ты на меня сердишься. Правда, уже забыла причину…
У нас появился надежный шанс узнать истину – кто же кого обидел? Но тут неугомонная столешница накрыла Женькиного папу. И вместо того, чтобы копаться в прошлом, нам тут же пришлось извлекать отца семейства из-под деревянной крышки. А потом мы дружно водружали столешницу на ее законное место, за работой все плохое отступало, выжималось из наших тел вместе с потом, а на смену приходила приятная усталость.
– Принимайте работу! – крикнул он.
Из кухни неспешно выплыла бабушка. Поправив очки на носу, она уставилась на комод, погладила его бока, пристально осмотрела пол вокруг, будто выискивая царапины.
– А где же лишние детали? – спросила наконец.
– Что? – не понял папа. – Какие лишние детали? Все укомплектовано верно.
– При сборке мебели всегда должно оставаться несколько лишних деталей, – настаивала бабушка. – Иначе получается совершенное строение, а такие вещи нежизнеспособны в нашем мире.
Мы переглянулись, Женька улыбалась, папа смущенно развел руками. Как раз в этот момент произошло явление настоящего «ревизора»: домой вернулась Женькина мама.
– Что это? – спросил она, указывая на комод.
– Подарок тебе! – гордо сообщил папа.
– Он же весь коридор перегородил!
– А куда прикажешь твои вещи складывать, которые по квартире раскиданы? Все заполонили!
В доме назревал конфликт, Женька потащила меня в cвою комнату, но из-за двери еще долго слышалась ругань.
– С ними рехнешься! – Женька включила музыку, и родителей стал перекрикивать Джастин Бибер. – Извини. Сейчас покричат, выпустят пар и будут сюсюкать за ужином как ни в чем не бывало.
– Тебе повезло… – Я не шутила.
Но Женька подумала, будто я издеваюсь.
– Это тебе повезло, – сказала она. – Твои-то никогда не ругаются.
– Ага, не ругаются, – согласилась я. – Они теперь и не живут вместе.
Кажется, я впервые произнесла это вслух. И Женька стояла рядом, ошарашенная, не зная, что мне ответить. Теперь-то она видела, что я не шучу, все серьезнее некуда.
– Девочки, идите ужинать! – позвала бабушка, спасая Женьку от печальных раздумий.
И мы пошли за стол. Женькины родители и правда нежничали друг с другом, точно слепые котята – терлись носами, никого не стесняясь. Комод переехал в угол коридора, на нем уже стояла высокая ваза. За столом все шутили, даже строгая бабушка улыбалась, глядя, как мы с Женькой уминаем домашние пельмени, переглядываемся, строим друг другу глупые рожицы, а потом в шутку толкаемся локтями. Все вернулось: наша дружба нашлась, она была как новенькая, даже лучше! И вдруг я вспомнила о маме – как она там одна, среди йогуртов?
– Ой, мне же домой пора! – Я отправила языком пару пельменей за щеки, а затем выскочила в коридор и пробормотала: – Очень поздно, а у меня мама дома одна.
Женька вцепилась мне в руку, будто боясь отпускать – вдруг я не вернусь снова.
– Обещай, что все мне расскажешь. Про родителей. И вообще. Все-все-все!
– Угу, – клялась я, опасаясь выронить изо рта пельмени.
– И я тебе тоже такое расскажу! – Женька просто лопалась от нетерпения, она выскочила за мной на лестницу и шепнула: – Я кое с кем встречаюсь…