Каникулы на летающем блюдце
Шрифт:
Мысли Карла снова умчались за десятки световых лет от этого места, но мысленные образы стали куда более четкими, чем обычно. Казалось, они все чаще и чаще переносились на дымовую стену, все чаще и чаще превращались в сцены, которые он вряд ли наблюдал даже в фильмах. Залитые сиянием трех лун джунгли. Капитанский мостик корабля, сверкающий под смешанными лучами двух светил разного оттенка. Холодные просторы Плутона, освещенные крохотным, как звезда, Солнцем. Бешеное вращение колесоподобных существ, в паническом бегстве несущихся по бесцветной степи Лиры-Квинкве, кенгуриные прыжки жукообразных, убирающихся с их дороги, тонкие следы шин позади них. Безостановочная суета леса, в котором растения боязливо проползают мимо неподвижных, только шевелящих щупальцами животных. Безымянные белые горы.
Наконец мимолетные образы уступили место более продолжительным видениям. Карлу показалось, что завеса дыма – или мысленные образы, передаваемые на нее, – стала темнее обычной ночи, темнее самой темноты. Со временем он разглядел несколько крохотных белых облачков, блеклых, как рои фосфорных мух с Доуианских болот, и понял, что представил себе место в еще более далекой части космоса между галактиками.
Какое-то время на «картине» ничего не было видно, кроме галактик: как заметил Карл, они располагались на одной узкой полосе, точно он смотрел со дна глубокого каньона и более зорким, чем у обычного человека, взглядом. Затем при помощи этого зрения, которое было не просто зрением, а своего рода прямым восприятием, он начал различать существ, висевших на стенах каньона: огромные пауки, покрытые густой черной шерстью, изредка выбрасывали в стороны свои конечности, привлеченные короткими малозаметными вспышками или другими сигналами. Наблюдая за ними, Карл ощущал их голод и жажду, отвратительные в своей жестокости, но все же поддавался паучьим чарам.
– Прекрати! Прекрати немедленно!
Это кричал Фирамтот; его голос разрушил жуткую галлюцинацию, и теперь Карл снова видел только дым. Он быстро посмотрел налево. За исключением Свейна, который подался вперед так, что его подбородок почти касался стола, и по-прежнему тупо щурился на стену дыма, все члены экипажа глядели друг на друга, бледные и потрясенные.
Фирамтот в раздражении отвернулся от почтительно склонившегося Силанти.
– Я прошу у вас прощения, – сказал он людям с «Крота» прерывистым, задыхающимся, но по-прежнему полным достоинства голосом. – Иногда мы показываем дурные картины. То есть… – он бросил гневный взгляд на Силанти, – иногда самые глупые и безрассудные из нас показывают дурные картины. Чтобы загладить недоразумение, я сам покажу вам приятные картины. Вам нальют самого старого вина, и вы увидите. Мальчики, принесите вина из пузырного дерева!
Карл больше не слушал старика. Свейн схватил его за локоть, приблизил губы к самому уху и прошептал удивительно спокойным, очень трезвым голосом… если не брать в расчет того, что Карлу приходилось слышать, как таким же голосом говорят очень пьяные люди:
– Теперь видите? Это окончательное доказательство того, что этот народ – или союзник, или жертва какой-то полностью враждебной нам внегалактической силы, способной использовать мысли так же, как мы пользуемся квантовой механикой. Подождите немного, и мы все тоже станем ее жертвами. Пока они не подмяли под себя всю Галактику – а с помощью «Крота» это случится за считаные недели, – мы должны уничтожить все живое на планете. Это можно сделать. Это нужно сделать. Раз и навсегда. Вы со мной?
Карл вздрогнул, но, прежде чем он успел сформулировать ответ, голос старика Фирамтота ворвался в его спутанные мысли – негромкий, но скрежещущий, как зазубренное лезвие ножа:
– Я чувствую зло! Беспощадное зло, угрожающее всем нам, выжидающее удобного момента для удара. Люди из Серебряной башни, пока это зло не будет раскрыто, вы останетесь нашими пленниками!
Все люди с «Крота» повернули к нему лица, выглядевшие странными и бледными в отраженном стеной дыма пламени жаровен. И потрясенными. Все, кроме Свейна. Он стоял, высокий и непоколебимый, словно космический корабль в посадочном доке, и смотрел на Фирамтота так, словно собирался дать ему твердый отпор. Карл почувствовал прилив гордости за первого помощника.
Вдруг Свейн пошатнулся. Его голова затряслась, глаза начали закатываться, и он нелепо зажмурился, словно мог остановить это.
– Вы пьяны! – услышал Карл свой собственный голос, взорвавшийся неудержимым отвращением.
Свейн кивнул – или, по крайней мере, уронил подбородок на грудь – и рухнул в свое кресло.
Фирамтот презрительно фыркнул:
– Отнесите его в первый гостевой дом. Пусть проспится.
Из-за кресел вышли четверо юношей.
– Подождите, – сказал Карл, – вы не можете так поступить.
Но, еще не закончив говорить, он почувствовал на себе гневный взгляд Фирамтота, и вся его сила обратилась в дым.
Юноши невозмутимо принялись за дело. Карл не мог отвести взгляд от Фирамтота, но попытался преградить им дорогу… и понял, что не может поднять руку выше локтя.
– Нашими пленниками, – повторил Фирамтот и многозначительно посмотрел на Карла.
У Карла вдруг обмякли колени. Откуда-то из-за спины послышался голос Гальвеса:
– Я должен оказать медицинскую помощь первому помощнику. И мне нужно увидеть капитана.
– Ты никого не увидишь. И не сдвинешься с места.
Больше Гальвеса не было слышно. Затем что-то выкрикнул Бальдини, но его голос внезапно оборвался, и девушки-танцовщицы бессердечно рассмеялись. У Карла подкосились ноги, и он рухнул в кресло Свейна.
Как только это произошло, Карл почувствовал, что может управлять своими движениями, хотя и очень слабо, словно еще не оправился от болезни. С трудом обернувшись, он увидел, как Свейна заносят в темную соседнюю хижину. Несколько мгновений спустя четверо юношей вышли наружу и опустили за собой полог, прикрывавший дверной проем.
– Прислушайся к его разуму, Тонгев, – велел Фирамтот. – Убедись, что он спит.
Один из юношей приотстал. Он не вошел обратно в хижину, а сел на корточки рядом с дверью, и взгляд его затуманился.
Фирамтот двинулся вдоль стола, в обход носилок Фулсома, чтобы переговорить со своими людьми. Карл уловил слабое бормотание, мелодичное и убаюкивающее, и разглядел старую ведьму, которая все еще «заботилась» о капитане. У него возникло ощущение, что она так ни разу и не подняла голову, пока все были охвачены волнением.
Завеса дыма истончилась и растаяла. Костры вокруг площадки для танцев разгорелись снова, но не так ярко, как раньше. Карл сознавал, что из темноты на него бесстрастно смотрят дикари. Он оглянулся на своих товарищей, не ощутил особого желания поговорить с ними… и усомнился в том, что смог бы это сделать, если бы захотел. Какую бы гипнотическую силу ни применил против них Фирамтот, ослабевала она дьявольски медленно. Карл почти обессилел, мысли в голове шевелились с великим трудом. Он вспомнил о грязном пятне под креслом. Затем усилием воли вызвал в памяти призрачные картины, едва справившись с тошнотой от последней из них, и попытался постичь логику реакции первого помощника на эти видения. Ведьма продолжала бормотать. Время еле ползло.