Каникулы Рейчел
Шрифт:
– Давай! – шептал он. – Ставь все! Не упусти свой шанс!
– Что показывают, Дейви? – пропел Майк. Дейви подскочил, буквально подскочил на месте и немедленно выключил телевизор.
– Не говори никому, ладно? – взмолился он.
– Ладно, так и быть, на этот раз не скажу, – пообещал Майк. – Но будь осторожен, недотепа.
Я не имела ни малейшего представления, о чем это они.
Следующая остановка – читальня.
Ее, видимо, тоже собирались переоборудовать. Здесь народу было довольно много. Хотя комната и называлась читальней, все они… писали. Что это они пишут, интересно.
– Ну а на десерт, – сказал Майк, – сладкое! Мое сердце учащенно забилось, выталкивая в кровь сгустки злости. Что он мне покажет? Спортзал? Апартаменты знаменитостей? Бассейн? Нет. Это была его комната. Он протащил меня вверх по лестнице и распахнул дверь в комнату со словами «pi`ece de r'esistance». Он даже не попытался изобразить французский акцент. Не такой он был человек.
Теперь, когда мой гнев утих, осталось лишь чувство стыда и желание быть вежливой и милой. Вот этим все обычно и кончается. Итак, если я буду вынуждена врезать ему, если он для этого затащил меня сюда, совесть не будет слишком меня мучить – ведь я была готова заглянуть внутрь и похвалить его комнату.
Я не поверила своим глазам! Как будто кто-то задался целью уместить в одной маленькой комнатке как можно больше односпальных кроватей. Спальня была просто забита кроватями! Они стояли так тесно, что одна соприкасалась с другой.
– Правда, мило и очень уютно? – сухо спросил Майк.
Я рассмеялась. Он уже казался мне забавным. Правда, я засмеялась бы, даже если бы не казался.
– Ладно, пошли вниз, – сказал Майк, когда я истощила весь запас комплиментов его комнате.
– Нет, покажи мне все, – настаивала я.
– Завтра, – покачал головой Майк. – А то сейчас уже темно и холодно.
Должно быть, сауна и спортзал – в другом здании, сообразила я. Итак, мы отправились в обратный путь. В столовую, где все еще сидело человек десять. Они по-прежнему пили чай, по-прежнему насыпали в чашки полные ложки сахарного песка, по-прежнему курили сигарету за сигаретой.
По-видимому, они любили эту столовую, это был их дом. С тяжелым сердцем я подумала, что, скорее всего, эти люди никогда не бывали в тренажерном зале. Возможно, они вообще никогда не покидали столовой. Я бы не удивилась, если бы они и спали здесь. Им всем было наплевать на то, как они выглядят.
Всем, кроме Криса. Он исчез, и я готова была держать пари, что знаю, где он. Я села и почувствовала, что надвигается депрессия. От нее некуда было деться. Эти желтые стены давили, бесконечные чаепития изматывали, даже когда сам в них не участвовал. И еще меня снова одолевали мысли о Люке.
Все мои радужные надежды на то, что я смогу прогнать их, когда захочу, улетучились.
Я попыталась отвлечься, спросив Оливера, человека со сталинскими усами, откуда он родом. Разумеется, я ожидала, что он ответит, что он «коренной дублинец,
Нет, когда я сюда ехала, то ожидала совсем другого. Сердце мое сжалось от тоски.
Как раз в ту самую секунду, когда у меня свело желудок от мысли, что есть два Клойстерса и что я попала не в тот, вошел Кларенс. У него было красное лицо, спутанные волосы, и он весь сиял.
– Ты где был? – спросил Питер, внезапно рассмеявшись лающим смехом, от которого я едва не пролила на него чашку горячего чая.
– Внизу, в сауне, – сказал Кларенс.
Мое сердце отозвалось мощным радостным ударом. Какое облегчение! Теперь все мои страхи показались такими глупыми! Просто смехотворными.
– Ну и как оно? – спросил Майк.
– Здорово! – ответил Кларенс. – Просто здорово!
– Ты в первый раз? – спросил кто-то.
– Да, – ответил он. – И это просто замечательно! Я великолепно себя чувствую.
– Ты это заслужил, – сказал кто-то еще.
– Как хорошо избавиться от всей этой грязи, правда? – спросила я, желая принять участие в общем торжестве.
– О чем вы? При чем тут грязь! – засмеялся Кларенс. – У меня сроду и носков-то чистых не было.
О боже! Я сжалась от омерзения. Фу! Это окончательно отвратило меня от него. Не надо было ему упоминать о носках. Он сам подписал себе приговор. А жаль. Он мне уже почти нравился.
Кларенс сел, и разговор вернулся в то же русло, по которому тек до его прихода. Я вдруг ужасно захотела спать и совершенно не могла сосредоточиться на предмете разговора. Я лишь слышала гул их голосов, он то затихал, то становился громче, по мере того как разговор замирал и вновь возобновлялся. Все это напомнило мне о тех временах, когда я маленькой девочкой гостила у бабушки Уолш в Клэре. Тихими вечерами в дом приходили гости. Они осторожно входили и выходили, сидели у огня, пили чай, болтали. Наша спальня была совсем рядом с гостиной, так что мы с сестрами засыпали под приглушенный шум голосов местных мужчин, пришедших навестить мою бабушку (нет, она вовсе не была проституткой).
И вот теперь, когда меня захлестнула волна в основном мужских голосов, сразу стало клонить ко сну, совсем как тогда. Мне ужасно хотелось пойти и лечь, но я боялась, что привлеку к себе всеобщее внимание, если сейчас вдруг встану и пожелаю всем спокойной ночи. Зря я вообще тут села.
Я ненавидела свой высокий рост. Настолько, что когда мне было двенадцать, и моя сестра Клер со сладким ужасом сообщила мне: «Мама собирается поговорить с тобой о менструации», я подумала, что это непонятное слово обозначает мой чрезмерный рост.
Спустя два месяца после того, как мама дала мне брошюру «Регулы и подготовка к ним», в которой был подзаголовок «Тампоны – дьявольское изобретение», она вдруг снова отвела меня в сторонку, чтобы еще раз поговорить со мной «как мать с дочерью». На этот раз действительно о моем росте и о том, что я ужасно горблюсь, почти пополам складываюсь.
– Не гнись, как дерево над священным колодцем, – сурово сказала мама. – Разверни плечи и подними голову. Господь создал тебя высокой, и нечего этого стыдиться.