Каникулы в Чернолесье
Шрифт:
– Так ты, наверно, шведский шпион? – спросил я, посмеиваясь. – Или какой-нибудь… гренландский?
– Нет. Нет. Я не знаю. Там, где я жил… там не было Швеции. И Гренландии. Но я плохо помню.
– А что же там было? – спросил я упрямо. Редко бывало, чтобы Вик произносил сразу столько слов за одну минуту. Этим нужно было воспользоваться.
– Там было… там было светло. Всегда светло, даже ночью. Там был мой дом. Альвхейм. Так называлось это место. Я помню.
– Не знаю такого города, – сказал я разочарованно. –
Все это время Герман смотрел на нас и ничего не говорил. Нет: он смотрел только на Вика. Печально и задумчиво. Такого я за ним раньше не замечал. Когда я вел себя плохо, он смотрел на меня с грустью – но не так. Когда (почти всегда) я вел себя глупо, он тоже бывал задумчив – но не так.
– Вик, – сказал он. – Это твое детское имя. Как тебя звали по-настоящему?
Вик запустил пятерню в свои мокрые волосы. Будто и на самом деле пытался вспомнить.
– Сигурд, – ответил он тихо. – На вашем языке – Зигфрид. Отец говорил мне: «Вперед, мой Зигфрид!» А мама звала – Вик.
– Ты это помнишь? – спросил Герман мягко.
Вик ничего не ответил. Только опустил голову. Тогда Герман поднялся со своей лавки и шагнул к нему. Я сперва немного испугался, а потом удивился: своей тяжелой ладонью он осторожно погладил Вика по мокрому затылку.
– Бедный мальчик, – сказал Герман. – Береги своего друга, Сережка.
И, не сказав больше ни слова, сел на место. Просто сидел и пил свое пиво. Зато Вик то краснел, то бледнел. Ерзал на скамейке. Потом и вовсе попросился на выход.
Я последовал за ним.
– Ты чего сбежал, – сказал я ему.
Он стоял на крыльце, как будто просто хотел подышать свежим воздухом. Над нами светило солнце, легкая дымка висела над лесом, и все казалось таким мирным, что в это даже не верилось.
– Твой дед, – начал Вик. – Он сказал мне… он сказал мне, что знает, кто я. И откуда я пришел, тоже знает. Но не расскажет никому.
– Не темни, темнейджер, – сказал я. – Ну кто ты такой, черт тебя дери? И откуда? Мне-то можешь рассказать?
– Не могу. Мне будет очень плохо, если ты узнаешь. И тебе тоже.
– Это еще почему? Ты преступник, что ли? Гренландский террорист? Нелегальный мигрант?
Вик помотал головой.
– А кто? Не скажешь – я с тобой больше не разговариваю.
– Мы можем не разговаривать, – напомнил Вик. – Я могу читать, что ты думаешь.
– Охренеть, – выругался я. – Вот именно это я сейчас думаю. Я таких упрямых баранов в жизни своей не встречал.
– А каких встречал? – спросил Вик, слабо улыбаясь.
– Да никаких я не встречал. А еще я знаешь, о чем подумал? Почему, подумал я, мне так свезло?
Почему, мать его… почему лучшие люди, кого я знаю, это волки-оборотни?
Вик не ответил. Где-то вдалеке тревожно каркнул ворон. Умный
– И худшие тоже, – закончил я.
Мы так и стояли на крыльце, бок о бок, когда к воротам подъехало то ли пятеро, то ли шестеро парней в черных кожаных куртках. Мы видели их сквозь дубовые брусья забора. Они выстроились полукругом, по-волчьи, но вожак на легкой «ямахе» остался впереди. Их лица были нам знакомы, а уж рожа их предводителя с косой челкой, налипшей на глаза – знакома в особенности. Даже в защитных очках.
Больше всего он был похож на героя скверного боевика, где американские спецагенты мочат русских наркодилеров, а потом меняются ролями.
«Будет обидно, если нас просто пристрелят здесь», – успел я подумать. Но стволов у них, кажется, не было. Гройль запрещал держать оружие в лагере. Иначе его питомцы просто перестреляли бы друг друга.
Мы стояли и смотрели на них, а они на нас. Еще минуту назад можно было, пожалуй, сбежать в дом, к Герману, и я некоторое время боролся с этим желанием, и Вик тоже. Но теперь уйти было невозможно.
Феликс тронулся с места и подъехал на мотоцикле прямо к воротам. Заглушил мотор и снял черные очки. Теперь он смотрел на нас в упор. Он мог слышать нас, а мы его. Впрочем, для этого даже не требовалось говорить громко. Я понимал их беззвучный язык все лучше и лучше.
– Ну что, юные пацифисты, друзья природы, – сказал он нам. – Готовьтесь к экологической катастрофе.
– Чего? – не понял я.
– А вот чего: Гройль велел передать Герману, чтобы он вернул воспитанника в лагерь. Он же не хочет неприятностей с законом?
На Вика он даже не смотрел, будто его здесь не было.
– Я не вернусь, – сказал Вик.
– В случае, если сбежавший ученик не вернется добровольно, – продолжал Феликс, будто читал по бумажке, – директор лагеря, доктор Старкевич, оставляет за собой право найти и возвратить его своими силами. При этом укрывательство несовершеннолетнего, – тут он все же взглянул на Вика, – будет приравнено к его похищению.
– Я не вернусь, – сказал Вик.
– Повтори это в третий раз, предатель. И лучше вслух. Я запишу сообщение для Гройля.
– Я не предатель, – возразил Вик. – Я выхожу из игры.
– И снова здравствуйте, – Феликс издевательски поклонился. – Ну конечно. Ты завербовался в лесники, ага. Ты теперь помощник доброго дедушки Германа. Как и твой новый друг. Да, это можно только приветствовать. Но вот беда: наш директор отвечает за твою безопасность, – тут Феликс показал пальцем куда-то вверх. – И мы обеспечим тебе эту безопасность, будь уверен. Лучше возвращайся сам. Мы даем тебе время до полуночи. Если нет – следующий наш визит будет совсем другим.