Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике
Шрифт:
В 20.00 три лодки миновали боновое заграждение и взяли курс на северо-восток к Сицилии. Мы увидели, что командир на идущей впереди 633-й энергично машет рукой, совершая круговые движения над головой. Корни повернулся и передал Томми такой же сигнал.
– Увеличить на 200 оборотов! – сказал он, и я взялся за рукоятку, чтобы передать приказ в машинное отделение.
Мы всегда старались как можно дольше соблюдать радиомолчание, поэтому обмен радиосигналами сводился к минимуму. Днем приказы увеличить или уменьшить обороты, остановить машины и так далее передавались простыми взмахами руки, а ночью для этой цели использовалась маленькая синяя сигнальная лампа. Соответствующий
– Подготовительный флаг 5, сэр, – доложил я, а Корни махнул Пику, держащему в руке микрофон:
– Приготовиться к проверке орудий, Пик.
Управление артиллерийскими орудиями было заботой Пика. Существовало три способа передать приказ артиллеристам в орудийной башне. Звуковая телефонная связь работала безупречно непосредственно после установки, но быстро выходила из строя под воздействием соленой воды и неаккуратного обращения. С помощью зуммеров можно было передать определенный приказ, к примеру открыть или прекратить огонь, но они были бесполезны, если следовало сообщить более подробную информацию. Поэтому чаще всего использовались обычные громкоговорители, направленные в сторону носа и кормы. Переданную таким образом команду было слышно даже при работающих двигателях и грохочущих орудиях.
Когда на нок-рее подняли флаг, означающий «сближение», Пик приказал каждому орудию произвести залп в безопасном направлении.
Я огляделся вокруг. У орудий не было заметно никакой суеты. И наводчики, и заряжающие вели себя спокойно и уверенно. Все шло нормально. Для маленькой лодки мы обладали весьма внушительной огневой мощью, и орудийные башни, вращавшиеся при простом прикосновении наводчика к кнопке на панели управления, выглядели очень внушительно.
Темнота опустилась, как всегда, очень быстро, и мы тщательно проверили затемнение. Верхом позора считалось получение от следующей за кормой лодки сигнала: «У вас виден свет по правому борту». А учитывая, что за нами шли Томми и Деррик, такое пережить было бы особенно трудно, поэтому мы внимательно следили, чтобы ничего подобного не произошло.
На подходе к берегу Сицилии мы увидели маяк на мысе Пассеро (юго-восточная оконечность острова). Он горел так ярко, словно не было никакой войны. Разве так и должно быть? Или это ожидается конвой? Мы решили на всякий случай скрестить пальцы.
Мы патрулировали в трех милях от острова, проверяя пространство до берега с помощью радара. Вообще-то наш радар предназначался для обнаружения самолетов и был не слишком эффективен против кораблей. Но лучшего все равно не было, поэтому на каждой лодке в течение определенного промежутка времени несли радарную вахту. Экран располагался в радиорубке под палубой, так что радист и оператор радара были единственными членами команды (кроме механиков), находившимися в походе не на палубе. Нам повезло заполучить очень опытного и добросовестного оператора радарной установки, который в дополнение ко всем своим достоинствам имел еще квалификацию старшего матроса. Честно сказать, матросом Ганнинг оказался никаким, зато в качестве оператора радара был выше всяких похвал.
Антенны над мачтой были направленными и управлялись вручную также из радиорубки. Направление, в котором
Доклады всегда поступали в виде относительных пеленгов – углов, составляемых с линией нашего перемещения, при этом красный обозначало слева по курсу, а зеленый – справа. К примеру, красный-3–0 означало 30° слева по курсу, а зеленый-9–0 – на правом траверзе. Чтобы обнаружить цель, особенно небольшую, среди «травинок», нужно было быть мастером своего дела. А Ганнинг и был таковым. Он был родом из Уэльса, и о степени его взволнованности всегда можно было судить по интенсивности акцента при докладе по голосовой трубе на мостик. Когда он был спокоен, акцент почти не ощущался.
Наш первый патруль принес ему горькое разочарование, поэтому, когда спустя два часа он доложил, что «закрывает лавочку», его речь была очень чистой, хотя и унылой.
– Даже ни один гремлин не появился, чтобы дать мне возможность поработать, сэр, – пожаловался он. – Все чисто.
На палубе жизнь текла своим чередом. Вахтенные менялись каждые два часа. Вниз никто не уходил. Когда очередной расчет занимал места в орудийной башне, сменившиеся с вахты укладывались рядом на палубе, чтобы, если повезет, немного подремать. Все было удивительно спокойно.
Неожиданно ситуация изменилась. Мы заметили луч прожектора, который принялся методично обшаривать воду к северу от нас. Что случилось? Неужели нас обнаружили? Или Сиракузы готовится покинуть очередной конвой?
Мы застопорили машины и некоторое время дрейфовали, вслушиваясь в тишину. Мы находились примерно в полутора милях от Сиракуз, в идеальном положении для нападения на вражеские суда, если они, конечно, появятся. Обычно суда, заходящие в гавань или ее покидающие, психологически менее всего готовы к атаке, поскольку команда слишком поглощена обычными делами – подготовкой к отдаче якоря и швартовым операциям или, наоборот, уборкой оборудования для швартовки и множеством других дел, свойственных именно для начала или конца пути.
Затем прожектор прошел прямо над нашими головами. Лично мне эта неожиданная вспышка света принесла ужасное чувство своей уязвимости. Это все равно что стоять голым под светом автомобильных фар. Я опасливо оглянулся. Наверняка мы уже находимся на прицеле у всех береговых батарей Сицилии.
Однако мы так и не дождались снарядов со стороны Сиракуз. Вскоре двигатели были снова запущены, мы развернулись и снова пошли вдоль берега. Так на протяжении остатка ночи мы и сновали взад-вперед, пережив еще однажды период долгого ожидания с застопоренными двигателями.
В 4.40 633-я повернула на обратный курс. Это означало, что патрулирование закончено. Но мы знали, что рассвет – самое опасное время, именно это время суток предпочитают летчики для нанесения ударов. Согласно приказу с появлением первых лучей солнца мы должны были находиться не менее чем в 40 милях от берега Сицилии. У люфтваффе на Сицилии было много аэродромов и самолетов, а наши самолеты могли вылетать только с Мальты, которая располагалась слишком далеко, чтобы авиация могла обеспечить надежную и, главное, длительную защиту. Самолеты люфтваффе безраздельно господствовали над этими водами, и было чрезвычайно неприятно думать о бесчисленных «мессерах» и «юнкерсах», выжидающих случая напасть на нас.