Каноническое право. Древняя Церковь и Западная традиция

Вишневский Александр

Апостольские постановления – памятник, относимый к IV в., который можно охарактеризовать как расширенную версию Дидаскалий с приложением Апостольских канонов – 85 правил Древней Церкви. Название «апостольские» породило немало споров в литературе – из названия хочется вывести заключение о том, что авторами их являются апостолы, что впоследствии оспаривалось. Для нас их авторство не имеет принципиального значения – для нас важно, что эти каноны отражают право Древней Церкви, кто бы ни являлся их составителем.

Мы поговорим ниже о различных аспектах содержания данных источников, когда речь пойдет о характеристике институтов канонического права Древней Церкви. Пока же уместно остановиться на следующей проблеме.

Не будет ошибкой утверждать, что одной из центральных

тем источников учительской традиции является тема разделения права и вторичного законодательства.

Суть этой проблематики можно обрисовать следующим образом. Авторы Дидаскалий и Апостольских постановлений указывают, что в Священном Писании содержится указание на существование Закона и «вторичного законодательства». Под Законом понимается не закон в привычном нам юридическом смысле (хотя этот Закон может выражаться и в юридических формах), но Закон, положенный Творцом в основу человеческого существования. Именно об этом Законе Христос говорит, что не нарушить пришел Он, но исполнить{Матф. 5:17.}, именно этот Закон имеется в виду, когда Христос утверждает, что «доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все»{Матф. 5:18.}. Человечеству этот Закон дан, главным образом, в Десяти Заповедях и в императиве неделания другому того, чего не хочешь получить от других сам. Это даже не каноническое право, это закон христианского состояния души. Если представить себе идеальную ситуацию, когда человечество следует этому Закону, постоянно сохраняя христианское состояние души, то вопрос о каком-либо другом праве становится излишним.

Отклонение от этого Великого Закона породило «вторичное законодательство» – многочисленные нормы, направленные на исправление тех, кто от этого Великого Закона так или иначе отклонился.

Хорошим подтверждением данного тезиса служит сама структура Дидаскалий. Начало Дидаскалий – это глава под названием «О простом и естественном Законе». Название главы говорит само за себя – естественно, речь идет о «законе и пророках», о том самом законе, о котором шла речь чуть выше. А последующие разделы Дидаскалий посвящены нравственным требованиям к мирянам, епископам, и эти нравственные требования есть не что иное как применение Главного Закона к конкретным жизненным вопросам. Столь же показательно, что, рассуждая о епископе, о тех качествах, которым епископы должны соответствовать, Апостольские постановления подчеркивают: «Но более всего (курсив мой – А.В.) пусть он [епископ] внимательно различает между первоначальным законом и дополнительными предписаниями, и показывает, где есть право для верующих, а где есть узы для неверующих»{Апостольскиепостановления, Книга II, iv, 11.}.

Это разделение между правом и вторичным законодательством является позднейшим воплощением более ранней новозаветной идеи о различной роли права и благодати в деле обретения спасения. В свою очередь, новозаветная «правовая доктрина» возникает как реакция на ту роль, которую право играло в иудаизме и как необходимость выработать новое отношение к праву.

Можно считать общеизвестным положение о том, что иудаизм представляет собой не просто религию, но религиозно-правовую систему, отличающуюся детальнейшими предписаниями каждого дня жизни, каждого шага и вздоха иудея. «Законопослушность стала универсальным выражением иудейской набожности»{Muntz W.A. Rome, St.Paul and the Early Church. L., 1913. P. 127–128.}.

У этого процесса оказалась и вторая сторона – слишком высокая степень детализированности стала порой заслонять внутреннее содержание предписаний, следование многочисленным буквам закона поглощало такое количество религиозной энергии, что изначальные простые с виду заповеди оказались на втором плане. «Правовая доктрина» раннего христианства, изложенная, главным образом, в посланиях Святого Павла, заслужившего титул «самого юридически грамотного» апостола{Muntz W.A. Rome, St.Paul and the Early Church. L., 1913. P.22.}, выражается в связи с этим в двух взаимосвязанных максимах.

Первая: надлежит отличать Закон от вторичного законодательства и следовать именно Закону. Это позитивная м'aксима, это м'aксима, позволяющая Апостолу Павлу сказать о верных, следующих данному пути: «на таковых не нужно закона», закона в смысле вторичного законодательства,

это максима, практическое проявление которой слышно в словах Христа «суббота для человека, а не человек для субботы», в совершённом им исцелении человека в субботу, вопреки иудейским запретам.

Вторая: следование вторичному законодательству как самоцель, без обращения сердца к Заповедям, бессмысленно – такой подход приводит к тому, что на первое место ставится внешняя набожность и праведность, такой подход приводит к фарисейству и выхолощенной книжной учености. Это негатив, это та максима, которая «осуждает» иудеев за слишком большую приверженность именно к внешней стороне вероучения и правил вопреки искреннему обращению к Богу в сердце своем; одновременно это та максима, которая вызывает осуждение христиан со стороны иудеев (например, осуждение фарисеями Христа за делание того, чего не должно делать в субботу).

Следование первой максиме в идеале делает право излишним феноменом в христианском обществе. Но не такова реальность. Реальность очень проста – христианское общество не следует этой максиме. Несмотря на ее внешнюю простоту, следовать ей очень непросто. Человеческое несовершенство не позволяет человеку не только обладать достаточной силой, чтобы следовать по этому пути, но и достаточным умом, чтобы понять, как применить Закон, заповеди в конкретных жизненных ситуациях. Несовершенство человека постоянно требует дополнить, «прокомментировать» Закон во вторичном законодательстве. Несовершенство человека постоянно тяготеет к культу вторичного законодательства и к соблюдению внешних предписаний без должной работы души.

Учительская традиция в раннехристианском каноническом праве служит мостиком, пытающимся соединить Закон и каноническое право, учительская традиция дает выражение этого Закона в нравственных нормах жизни христианской общины.

Источники права соборной традиции. На первый взгляд, этот подзаголовок звучит как тавтология – естественно, что в соборной традиции источниками права являются каноны церковных Соборов. Это действительно так, но помимо этого очевидного утверждения оправданно немного сказать о Соборах как правотворческих органах, и в определенной степени о том, как соборное правотворчество повлияло на развитие христианского канонического права.

Идея церковного Собора имеет новозаветное, апостольское происхождение (Деяния Апостолов). Однако в период «господства» учительской традиции (в той степени, в которой термин «господство» вообще может быть применен к учительской традиции) Собор не является основным правотворческим органом. Учительская традиция полагается более на учителей, духовно и интеллектуально окормляющих различные христианские общины, их принадлежность всей Церкви во многом реализуется в форме странствования от одной общины к другой. Соборная же традиция – показатель куда более стабильной структуры. Здесь речь идет об общецерковном представительстве (Вселенские Соборы) или, по крайней мере, региональном (провинциальные Соборы). В учительской традиции пророки представляют себя Церкви, объединяя христианские общины своей единой проповедью, в соборной – сама объединенная Церковь представляет себя на общецерковном форуме, и первичны уже не богодухновенные харизматические личности, но 'oрган.

Другой немаловажный аспект. О соборной традиции можно практически говорить, начиная с IV в. И не потому, что раньше Соборов не было. Даже если бы они и были, сами по себе они не сыграли бы той роли, которую сыграли в церковной истории и каноническом праве церковные Соборы, начиная с IV в. и далее. Дело здесь заключается в том, что с IV в., со знаменитого эдикта 313 г. римского императора Константина Церковь перестает подвергаться преследованиям и, еще не будучи Церковью государственной (это происходит позднее, с эдикта императора Феодосия 380 г.), она вступает в особые отношения с государством, что имело непреходящие последствия как для одной, так и для другой стороны. Причем последствия неоднозначно оцениваемые – в христианстве существует и взгляд, согласно которому внешнее укрепление Церкви путем союза с государством повлекло за собой ее внутреннее ослабление, ибо гораздо большая сила для христиан требовалась во время гонений, нежели при наличии государственной защиты{См. напр.: Фарруджа Э. Лучше Нерон, чем Константин? // Точки, 2004, № 3-4. С. 154–184.}.