Канун Всех святых
Шрифт:
— Да, — сказал Макклюр, шагавший рядом. — Я знаю.
— Я в подземелье! — выкрикнул Лэнтри.
— Да, в подземелье, — сказал человек, склоняясь над ним.
— Меня приковывают к стене, и здесь нет бочонка амонтильядо! — слабо запротестовал Лэнтри и закрыл глаза.
— Да, — подтвердил кто-то.
Движение. Открылась дверца печи.
— Они замуровывают нишу, они оставляют меня здесь!
И шепот:
— Да, я знаю.
Золотой ящик скользнул в щель.
— Меня замуровали! Отличная шутка! А теперь пойдемте… назад… — И вдруг отчаянный
— Мы знаем, мы понимаем…
Щелкнул еще один замок. Последний. Золотой ящик исчез в пламени.
— Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!
СИНЯЯ БУТЫЛКА
От каменных солнечных часов осталось лишь мелкое белое крошево. Птицы покинули поднебесье и навеки смолкли, распластав крылья среди скал и песка. По дну мертвых морей перекатывались волны пыли. Стоило ветру уговорить их снова сыграть древнюю мистерию потопа, как они вздымали сухие валы, и серые пыльные потоки заливали все окрест.
Города замерли в немоте уснувшего времени, стихли фонтаны, не плескалась вода в озерах… Только тишина и древняя память.
Марс был мертв.
Потом на границах огромного безмолвия в невообразимой дали родился звук — словно бы еле слышно стрекотало какое-то насекомое. Звук приближался, нависал над красноватыми холмами, противно зудел в пронизанном солнцем воздухе. Дрогнуло древнее шоссе, шевельнулась и пошла перешептываться пыль в давным-давно заброшенных городах.
Звук замер.
В сияющей полуденной тишине Альберт Бек и Леонард Крейг сидели в латанном-перелатанном стареньком вездеходе и разглядывали мертвый город. Город с трудом выдержал человеческий взгляд и будто сжался, ожидая крика.
— Привет!
Хрустальная башня вздрогнула и осыпалась мягким шелестящим дождем мелких обломков.
— Эй, вы там!
Еще одна… Потом башни начали рассыпаться одна за другой. Голос Бека приказывал им умирать.
Каменные химеры с огромными гранитными крыльями ныряли вниз. Короткий полет заканчивался неизменным тяжким ударом о плиты двориков и края фонтанов. Голос приказывал им, словно цирковым животным, и они с протяжными стонами отрывались от каменных фронтонов, наклонялись, заглядывали в пустоту, вздрагивали, сопротивляясь, и рушились вниз с разинутыми пастями, выпученными каменными глазами, оскаленными клыками. Осколки разлетались вокруг, как шрапнель по черепице.
— Э-ге-гей!
Бек подождал. Катастрофический распад прекратился. Ни одна башня больше не упала.
— Теперь можно идти.
Крейг даже не пошевелился.
— Все за тем же?
Бек кивнул.
— Не понимаю. Ради какой-то проклятой бутылки! Зачем она вам всем так понадобилась?
Бек выбрался из машины.
— Те, кто держал ее в руках, не очень-то охотно делились впечатлениями. Известно только, что это древняя вещь. Такая же древняя, как пустыня, как здешние мертвые моря… Все предания говорят: в ней что-то есть. А человек — существо любопытное и алчное.
— Не обобщай. Ко мне это не относится, — отозвался Крейг. Его губы едва шевелились; глаза оставались полуприкрыты. Он лениво потянулся. — Я здесь просто за компанию. Все-таки лучше смотреть, как ты суетишься, чем сидеть без дела в этом пекле.
Старый вездеход Бек раскопал с месяц назад — еще до того, как Крейг вызвался сопровождать его — среди мусора, оставшегося со времен Первого промышленного вторжения на Марс. Продолжалось оно недолго, поскольку человечество двинулось дальше, к звездам. Бек привел вездеход в порядок и с тех пор мотался на нем от одного древнего города к другому, через земли бездельников и фермеров, мечтателей и лентяев, людей, отвергнутых космосом, и тех, кто, подобно ему и Крейгу, не любил напрягаться и в конце концов обнаружил, что Марс — самое подходящее для них место.
— Пять, а может, и десять тысяч лет назад марсиане создали Синюю Бутылку, — сказал Бек. — Взяли и выдули из марсианского стекла. А потом ее терялй и находили, и опять теряли и снова находили…
Он говорил, не отрывая взгляда от колышущегося жаркого марева над мертвым городом. «Всю мою жизнь, — думал Бек, — я занимался ничем, заполнял себя пустотой. Другие, лучше меня, делали большие дела: летели к Меркурию, или к Венере, или еще дальше — за пределы Солнечной системы. Другие — не я. Все, кроме меня. Но Синяя Бутылка может разом все изменить».
Он повернулся и зашагал прочь от остывающего вездехода.
Крейг легко перемахнул через борт и небрежным шагом последовал за ним.
— И чего ты достиг за десять лет охоты? Ты мечешься во сне, просыпаешься в испарине, носишься по планете, высунув язык. Так стремишься заполучить эту проклятую бутылку, даже не зная, что в ней? Ты дурак, Бек.
— Эй, полегче на поворотах, — проворчал Бек, сшибая камешек с дороги.
Бок о бок они вошли в разрушенный город и теперь шагали по мозаичным плитам, складывавшимся в каменный гобелен. Под ногами людей разворачивалась история сгинувших марсиан, мелькали образы диковинных животных, ветер то раздергивал пыльную кисею, то вновь накидывал ее на сцены и лики былого.
— Погоди, — сказал Бек. Он сложил ладони рупором и во всю мочь крикнул: — Эй, там!
— Там-м-м, — отозвалось эхо, и снова посыпались башни. Фонтаны и каменные колонны неторопливо складывались, словно уходили в себя. — С этими городами всегда так. Иногда башни, прекрасные, как симфония, могут рухнуть от единого слова. Как будто кантата Баха рассыпается на звуки прямо перед тобой.
Мгновение спустя пыль осела. Только две конструкции остались стоять.
Бек кивнул приятелю, и они двинулись на поиски.