Капитальный ремонт
Шрифт:
Звонок все же получился робкий, словно поперхнувшийся от смущения. Дверь тотчас открылась, и в ней показалась Сашенька, но не в том крахмально-чопорном виде, в каком он ее только и знал, а в синем рабочем халатике, раскрасневшаяся, озабоченная и удивительно хорошенькая.
– Ирина Александровна спит?
– шепотом спросил Юрий, но Саша ответила громко, во весь голос:
– С приездом, Юрий Петрович! А барыни нет... Завтракали?
– Здравствуйте, Сашенька... А где же она?
– На Друмсэ. Как уехала вчера к Анастасии Петровне обедать, так и не возвращалась... Да вы проходите, проходите, - улыбнулась Сашенька, закрывая за ним дверь.
– Я сейчас кофе приготовлю!
На Друмсэ? Вчера?.. Обида за Николая больно кольнула его. Уехать развлекаться в такое время!.. Ну, понятно, кто же, как не Анастасия Петровна, "бэт нуар"* этого
______________
* Bete noire - злой дух, буквально: черная скотина (фр.).
Анастасия Петровна, жена пожилого обрусевшего шведа, крупного лесопромышленника (которого Юрий ни разу не видел), молодая, эффектная и весьма свободная в поступках гельсингфорсская дама, была первой приятельницей и наперсницей Ирины Александровны. Она часто приезжала к ней в Петербург, а тут, в Гельсингфорсе, то и дело, даже зимой, увозила ее на свою дачу на остров Друмсэ, где поэтому был вынужден появляться и Николай, чтобы участвовать в пикниках, лыжных прогулках, катаньях на яхте или на буерах и терять из виду Ирину, окруженную шумной компанией поклонников - флотских и крепостных офицеров. Но если ему приходилось делать вид, что он вполне примиряется с выходками Анастасии Петровны, то Юрий попросту терпеть не мог эту "бэт нуар". Появление ее на Мюндгатан или встреча у знакомых означали, что вечер непременно закончится каким-нибудь проворотом в тех ресторанах, где даже в сопровождении брата-офицера Юрию нельзя было появляться, почему для него вечер заканчивался дурацким кинематографом и скучным сном в комнате Николая, которую тот снимал тут же, на Скатуддене.
– Ну что ж, Сашенька, угостите кофе, - вздохнул он, отдавая ей портупею и палаш.
– У меня два часа добрых...
Она вдруг взглянула на него с быстрой улыбкой.
– Тогда помогите - вон мне сколько перетаскать надо, а пить-то не я буду, а вы, - с необычной фамильярностью сказала она, показывая на стоящие в передней ящики. Один из них был открыт, и в нем виднелись бутылки, переложенные соломой.
Юрий присвистнул.
– Н-да... Да тут целый винный погреб! Куда это вам столько?
Сашенька рассмеялась.
– В запас. Вы же зимой благодарить станете, - слыхали, вина больше не будет, война! Вчера барыня цельный день по магазинам ездила с Анастасией Петровной...
– Она открыла дверь в кухню, сияющую кафелем стен и медью кастрюль.
– Нате вам молоток и клещи, вынимайте бутылки, а я в шкафы буду ставить, ладно?
– Ладно, - сказал Юрий, бросая фуражку на столик перед зеркалом, вроде угольной погрузки... Чур, не отставать! Пошел все наверх шампузу грузить!
– крикнул он боцманским голосом и наклонился над ящиком.
– Тех двух, что слева, не трогайте, в Петербург отвезем, - предупредила Сашенька и распахнула дверцы шкафов.
– Берите, как есть, без разбора, потом расставлю...
Погрузка получилась неожиданно интересной и познавательной. В ящиках оказались вина таких марок, которых Юрию не приходилось и видеть, не то что пробовать, да и бутылки были самых разных форм и размеров: причудливые ликерные - светящиеся прозрачной зеленью шартреза, пылающие пламенем абрикотина или скрывающие свой желтый грешный огонь под черной рясой бенедиктинского монаха; стройные по-девичьи иоганнесберги и мозельвейны; полнотелые грузные шампанские в серебре и орденских лентах; четырехугольный голландский джин и нарядные, надменные коньяки с гордыми цифрами годов выдержки; французские красные, добродушные и простоватые, и французские же белые - изящные, светлого стекла, с поэтическими названиями; чистая, как слеза, смирновская водка с двуглавым орлом поставщика двора его величества; ямайский ром с головой негра и шотландское виски с белой лошадью; золотистые венгерские токаи с длинной шеей; испанские хересы и английские портвейны, увешанные медалями, черные пузатые бутылки той знаменитой малаги, которую потягивали станюковические адмиралы... Целый мир требовательного вкуса, давних традиций изысканного стола, где каждому блюду соответствует свое вино и каждому вину - не только своя рюмка, но и свое время и свой разговор, мир роскошества и гурманства, прямой потомок римских пиров и великолепных празднеств Версаля - новый, удивительный мир открывался ему в этой выставке вин, созданных не для грубого опьянения, а для тончайшего удовольствия. Он жадно запоминал названия, этикетки, формы бутылок, чтобы потом при случае блеснуть за столом какой-либо фразочкой
Подбор вин удивил его, и передавая Сашеньке какое-то немыслимое итальянское киянти в соломенной оплетке, он спросил, неужели такую коллекцию дамы составили самостоятельно? И тут оказалось, что списком вин еще позавчера занимался подполковник Рогуля, который и сообщил о грозящем запрещении винной торговли, и что один ящик (тот, где были коньяки, ром и виски) он прислал сам вечером, когда Ирина Александровна уже уехала.
Юрий поморщился. Подполковник Рогуля, толстый и глупый человек, располагавший немалыми деньгами, приятель умершего мужа Ирины, артиллерийского капитана, был завсегдатаем этого дома. Сюда, в "лилла хютте", он приезжал когда хотел, подбивал собравшуюся компанию закатиться в ресторан или тут же устраивал "на лужайке детский крик", был непременным участником всех развлечений на Друмсэ и называл себя опекуном "мраморной вдовы". Всем было ясно, что и навязчивость его, и это полушутливое, полусерьезное ухаживание за Ириной ни к чему не ведут, и оно не вызывало ревности даже в Николае, но Юрию Рогуля был так же противен, как Анастасия Петровна, чем - он сам не знал, может быть, еще и тем, что сочинял пошлейшие романсы, которые в Петербурге охотно издавал Н.X.Давингоф, знаменитый поставщик мещанской музыки.
Однако неприятный осадок, который оставила в нем нечаянная откровенность Сашеньки, скоро исчез. Приподнятое настроение снова вернулось к нему, и он начал незатейливо - в пределах ее понимания юмора - острить, шутить и даже откровенно балаганить: передавая ей бутылки, он изображал то ресторанного лакея, то пьяного, то самого подполковника Рогулю. Сашенька быстрыми, привычными к перестрелке глазами посматривала на него все с большим и большим вниманием, фыркала, похохатывала и наконец сказала, растягивая слова:
– Во-он вы какой, оказывается...
– Какой?
– Юрий взглянул на нее снизу, она стояла на табуретке, принимая от него последние бутылки и ставя их на верхнюю полку.
– Да такой... Забавный, веселый... Интересный...
– А я такой и есть!
– засмеялся Юрий.
– Ну да... Придете - надутый какой-то, церемонный, будто в театре играете или чего боитесь... Вроде связанный.
Юрий поднял брови - удивительно, до чего верно!
Именно так обычно и чувствовал он себя в "лилла хютте", и не только когда тут бывала штатная свита "мраморной вдовы" - солидные кавторанги, блестящие Старшие лейтенанты, "гвардейского экипажу идиот первой статьи" лейтенант граф Гейден с миноносца "Войсковой" - или молодые шведы и не менее молодые чиновники генерал-губернаторской канцелярии из свиты Анастасии Петровны. Нет, даже и в тех редких случаях, когда они были здесь только втроем, Юрий сидел между Ириной и Николаем в точности так, как сказала Сашенька: вроде связанный. И как это сумела она подметить? Он с любопытством поднял на нее глаза.
– Вон вы, оказывается, какая...
– в тон ей протянул он.
Сашенька ответила ему взглядом, в котором играла неясная улыбка, выжидающая и поддразнивающая.
– Какая?
– тоже в тон ему спросила она.
– Наблюдательная. Ловко вы это подметили - "связанный"...
– А я многое вижу, Юрий Петрович, да мало говорить могу... Помогите-ка мне слезть, все уже расставила, - и она, наклонившись, протянула к нему обе руки, продолжая смотреть на него тем же особенным взглядом, которого он никак не мог понять. Казалось, она от него чего-то ждала. Чего? Может быть, он упускает удобный случай, и надо просто охватить ее за талию и снять с табуретки. Тогда само собой получится объятье и...
Но тут же со всей беспощадной ясностью ему припомнился недавний случай с Наташей. Правда, здесь совсем другое, атака идет не с его стороны, не зря же Сашенька смотрит таким взглядом... Да и хороша она очень, стройная, тоненькая, изящная, не то, что эта телка Наташа, никто не скажет, что это простая горничная. Совсем француженка... Но черт их знает, этих горняшек, вдруг выйдет скандал, узнает Ирина Александровна, Николай...
Он решительно отступил на шаг и протянул руку. Сашенька легко оперлась на нее, соскочила с табуретки и тут же оправила волосы с таким спокойным и безразличным видом, словно ничего другого и не ждала.