Капитан «Аль-Джезаира»
Шрифт:
А убежав в Вену, он сразу убил бы и второго зайца — ускользнул бы от Властелина Гор. Он, конечно, очень сильный противник, этот бандит, разбойник с большой дороги, но его власть не простирается дальше гор, что окружают город с севера. Оставим-ка Парвизи на будущее в покое, и тогда у этого таинственного субъекта не будет больше никаких причин на него ополчаться.
Итак, надо переселяться в Вену. Может, даже очень скоро. Вот Пьетро обрадуется! Вместе они такие дела закрутят! И тогда имперскому городу придется потесниться, сложить оружие перед могущественным генуэзским банкиром. Он достал пакет с письмом сына и вложенную в него расчетную ведомость, просмотреть которую еще не успел.
Мы еще поборемся, наша финансовая мощь еще не сломлена! Гравелли еще раз придирчиво просмотрел свои записи в гроссбухе.
— Черт побери! — прохрипел он. — Что я, считать разучился?
Он пересчитал снова все выплаты. Бенелли — Властелин Гор — Бенелли — человек в маске — Бенелли… Что, эти двое только и чередуются? Может, описка? Нет, числа и цифры выверены, красивым, четким почерком записаны на бумаге. Однако в результате дебет и кредит никак не складывались в суммы, необходимые, чтобы первые венские сделки не принесли убытков… А противники издеваются, скалят зубы, угрожают… От напряженных расчетов на лбу у банкира капельками выступил пот. Он опустил голову на руки, смежил глаза. «Бенелли… Властелин Гор…»
— Помогите! — вырвалось у него.
Вскрик принес облегчение. С разламывающейся от боли головой он начал все снова. Вместо предполагаемых доходов — одни потери. Где же кроется ошибка? Не иначе все же, как где-то в расчетах. Не может же быть чистого дефицита? Может, в бумаги Пьетро или здесь, в Генуе, вкралась какая-то описка? Здесь, конечно здесь, иначе и быть не может, не должно.
Выручка, полученная в Вене, не покрывала закупочных цен, с учетом взяток, даваемых, чтобы сделать рынок поустойчивее, не говоря уже о потерях на налоги. В течение многих месяцев огромные суммы денег не «работали», а стало быть, и не могли приносить прибылей.
Гравелли переломил перо пополам, швырнул обе части на пол. Он просто не решался занести в свой гроссбух вместо ожидаемых прибылей свалившиеся в последнее время на его голову убытки. Он страшился правды, которая в каждой строке тыкала ему в глаза: ты должен платить за все несчастья, которые принесла людям твоя алчная душа.
Через несколько минут откроется биржа.
Без него.
Он со страхом вынужден был признать это. Агостино Гравелли, повелитель биржи, не в силах выстоять против других коммерсантов Генуи. Сегодня нет. Но завтра! Завтра он отыграется. Да, завтра. Ибо дом Гравелли, несмотря ни на что, еще не обессилел. Он отправил на биржу секретаря.
— Мой хозяин занят, крупная сделка. Ну, вы же знаете, господа, кое-что, что нельзя предложить на генуэзской бирже… — Так должен он был доверительно шепнуть, с обязательством молчать, кое-кому из мелких торгашей — а они ведь все, в сущности, полуголодная мелочишка, один беднее другого. Не успеют еще закончиться торги, как вся биржа будет уже в курсе: Гравелли вершит какие-то тайные операции, а стало быть — держись за него! Иной раз возле коршуна удается поживиться и маленькой пичужке. С чего бы это ей, спрашивается, упускать свой случай? Сегодня внизу, а завтра, глядишь, — наверху. Впрочем, внизу-то она, в сущности, всегда, но почему бы и не попытаться хоть разок взлететь?
Слегка успокоившись, Гравелли спустился в свой кабинет в маленьком окраинном домике, однако настроение у него все еще оставляло желать много лучшего. Камилло быстро смекнул, что с хозяином творится что-то неладное: слуга никак не мог угодить ему, хотя и делал все как полагалось всякий раз. Даже всех мух на стенах перебил.
К счастью, Гравелли не долго гонял его, и он вскоре смог уйти к себе в каморку.
В передней послышались шаги. Кто-то пришел. Старик сразу насторожился. Придирки Гравелли возмутили его, рассердили. Но все равно он оставался преданным слугой, стражем, охраной банкира. Кто посмел проникнуть сюда, да еще к тому же без его, Камилло, сопровождения? Неужели?.. Старика зазнобило. Неужто незваный гость — это Бен!.. Боже милостивый, это имя даже и в мыслях лучше не держать, не то что — произносить! Ренегата Камилло страшился еще сильнее, чем своего хозяина и повелителя.
Однако это был всего лишь секретарь. Этого еще только не хватало! Слуга прямо кипел от ярости.
— Эй, приятель, держитесь-ка вы отсюда подальше! — попытался он оттеснить пришедшего с биржи от личной комнаты банкира.
— Синьор Гравелли там? — спросил взволнованный секретарь.
— Да, но вы ни в коем случае не должны его беспокоить. Это может стоить вам вашего места, — упорно заслонял ему дорогу Камилло.
— А-а-а, что за глупости, старик! — воскликнул молодой человек, пытаясь проскользнуть мимо слуги.
Проворнее, чем можно было ожидать от его возраста, Камилло устремился к двери и заслонил ее, широко раскинув руки.
— Мне совершенно необходимо к нему! — решительно и резко заявил секретарь.
Пикировка переросла в громкую и пылкую словесную дуэль. Секретарь попытался уже было проложить путь силой, как дверь вдруг распахнулась.
В дверях стоял Гравелли. Глаза банкира сверкали гневом, бешенством и ненавистью. Камилло съежился, сделался маленьким, словно заранее укрываясь от готовой разразиться бури.
— Что случилось? — Голос хозяина дома звучал предвестием взрыва, сравнимого разве что с извержением вулкана, беспощадно уничтожающим все вокруг.
Молодой человек сразу потерял дар речи. Он еще мало общался с Гравелли, но знал уже, что вступать с ним в пререкания крайне опасно. Обычно он говорил тихо и ходил мягко, как хищный зверь на бархатных лапах. А сейчас он прямо-таки взревел! «Эх, ведь предупреждал слуга-то, надо было бы мне прислушаться!» — подумал секретарь.
— Говорите!
Словно кинжалом, ударил этот приказ юного секретаря.
— Да говорите же! — снова потребовал банкир и, похоже, поднял даже сжатую в кулак руку. Для удара, что ли? Позже служащий не мог толком припомнить все эти детали, да, впрочем, и не хотел.
— Большая новость, синьор! Вся биржа стоит вверх ногами! — выпалил наконец секретарь. Совсем по-другому собирался он доложить это известие — сияя, весело улыбаясь.
— Ну?
Вверх — вниз, вверх — вниз… Что же на этот раз?
— Алжир пал!