Капитан чёрных грешников
Шрифт:
Швейцар хлопнул себя по лбу, как ученый, нашедший решение трудной задачи.
— Так-так! — сказал он. — Понимаю! Вы уж простите меня, сударь.
— Что ты понимаешь? — спросил господин де Монбрен.
— Это все из-за барышни…
И Мафусаил со значением посмотрел на дверь.
Марта осталась во дворе, распоряжаясь разгрузкой багажа.
— Если ты понимаешь, — ответил господин де Монбрен, — так я рад за тебя. Я вот ничего не понимаю: ни чего ты не понимал, ни что понимаешь теперь.
— Я хотел сказать, сударь, — ответил Мафусаил, — что вы подумали: здесь барышне будет безопасней.
— Безопасней?
— Точно так, сударь.
— Мне кажется, никакая опасность моей дочери не грозит.
На эти слова Мафусаил отступил назад и еще изумленней посмотрел на хозяина:
— Как, сударь? Неужели вы не знаете, что происходит?
— Нет, а что же происходит?
— Да через неделю все будет в пламени и в крови!
— Где?
— Здесь, на Дюрансе — да по всей Франции, — ответил швейцар.
Господин де Монбрен посмотрел на старого слугу и подумал: "Уж не лишился тот рассудка?"
Мафусаил продолжал:
— Мадам сюда прибыла на той неделе.
— Какая мадам?
— Сама Мадам! — ответил швейцар.
Господин де Сент-Мари содрогнулся.
"Мадам" звали герцогиню Беррийскую. Она прибыла, чтобы попытаться отвоевать трон для своего сына[4].
Монбрены де Сент-Мари были дворянами, но никогда не были закоренелыми роялистами. Они даже всегда склонялись к либеральному образу мыслей, и новый режим был им вполне симпатичен.
Поэтому они не общались с легитимистскими кружками, действовавшими в Эксе с 1830 года, а стало быть, ничего и не знали: ведь газеты нарочно умалчивали о событии, про которое уже неделю говорил весь Прованс.
То была тайная высадка герцогини Беррийской, отплывшей из Англии с горсткой верных сторонников на корабле "Карл-Альберт".
Новость эта распространилась, как огонь по пороховой дорожке.
Власти подняли тревогу и погнались за герцогиней, которая, как говорили, направлялась в Бордо. Множество молодых людей из самых знатных французских семейств поспешило вслед за ней, увеличив число ее сторонников.
Господин Жозеф де Сент-Мари и его дочь узнали об этом лишь по приезде в Экс.
Утром они выехали из Монбрена, переправились через паром Мирабо. Там, на пароме, два крестьянина говорили о черных грешниках. Господин де Сент-Мари только плечами пожал. Весть о поджоге, жертвой которого стал пастор Дюфур, еще не распространилась, и господин де Сент-Мари думал, что речь идет о старых временах.
Впрочем, черные грешники появлялись только во время политических смут. Вот, стало быть, почему их капитан произнес те загадочные слова: "Эта особа высадилась".
"Особой" была Мадам, герцогиня Беррийская, а это значит, что черные грешники, будь они политическими партизанами или простыми бандитами, знали, какие события должны вскоре произойти.
Когда же господин де Сент-Мари узнал обо всем этом уже не от старого Мафусаила, а от нескольких людей в обществе — в жокей-клубе Экс-ан-Прованса, — он поспешил домой и сказал дочери:
— Напрасно мы оставили твоего дядю в Монбрене…
Его тревожило зловещее предчувствие.
Часть вторая
I
Прошло полгода после событий, о которых мы рассказали.
Черные грешники исчезли, причем гораздо раньше, чем сперва все думали. А почему — узнаем, если послушаем разговор, имевший место воскресным вечером в конце апреля в кабачке деревушки Кадараш на левом берету Дюрансы.
Три человека сидели там за столом, потихоньку распивая кувшин белого вина.
Двое из них — наши старые знакомые.
Первый был не кто иной, как перевозчик Симон Барталэ. Он нашел себе на этот вечер подмену, чтобы сходить навестить родных.
Другой был браконьером, которого мы встречали в самом начале этой повести — тот, которого прозвали Стрелец.
Наконец, третьим был сам кабатчик, дядя Бонне, — человек, уже тридцать или сорок лет хранивший в журнале своей памяти все, что случалось в округе. Ни у кого в тех местах голова не была так набита занимательными случаями, а язык так хорошо подвешен.
Дядя Бонне все видел, все знал, и не было в тех краях ни одного преступления, свидетелем которого он не ухитрился бы стать.
— Что, Стрелец, — говорил Симон, — помнишь, как ты в октябре ночью у меня сидел?
— Помню, — отвечал Стрелец.
— Вот ты тогда не верил в Братство черных грешников!
Стрелец развел руками: дескать, ты был прав, признаю.
— Ну, много бед они все равно не наделали, — сказал дядя Бонне. — Едва их увидеть успели.
— Как же, — возразил Симон. — А пастора Дюфура сожгли?
— Сожгли, да не ограбили, — сказал Стрелец.
— И замок Монбрен подожгли.
— А сгорел-то один амбар.
— И господина Жана де Монбрена застрелили.
— Ты тогда не верил в Братство черных грешников!
— Только он жив остался.
— Тут да, повезло ему, — сказал Симон. — Ему же пулю в голову всадили!
— А она раздробила только челюсть и под затылком вышла.
— Вот он и выжил.