Капитан чёрных грешников
Шрифт:
Крестьянин (он, как и Симон, был из Кадараша) пожал плечами:
— Да мы тебя и сами не просим так сразу и на паром.
— А чего же вам надо?
— Да нам бы сперва обсохнуть чуток…
— Тогда заходите, друзья, — сказал Симон.
На плече у крестьянина было ружье, а за плечами ягдташ. Он был довольно хорошим охотником. По всей округе его так просто и звали Cassaire, что на местном наречии означает Стрелец.
Итак, Стрелец поставил ружье в угол к очагу, куда Симон Барталэ подкинул в огонь охапку хвороста, и сказал, кивнув на коробейника:
— Этого доброго человека я повстречал на спуске из Венеля. Он идет в Маноск, а раньше этой дорогой не ходил. Я ему сказал, что сегодня в Мирабо он уже не попадет — лучше мы вместе с ним тут подождем, когда проедет альпийская карета.
Симон посмотрел на часы в ореховом футляре, что стояли в углу.
— Вам еще ждать часа три, — сказал он. — Карета с горы придет к полуночи, если не опоздает. Хочешь выпить немножко, Стрелец?
— Не откажусь, — ответил крестьянин.
Коробейник достал из кармана серебряную монету, но Симон сказал ему:
— Нет, братец, ты это убери. Я вином не торгую — да оно же нынешний год и дешево: по два су за литр, и это за самое лучшее. Мы и сами не знаем, куда его девать.
С этими словами Симон спустился в погребок рядом с прихожей и вскоре вернулся с глиняной крынкой, полной вина.
Он поставил на стол три стакана и продолжал, обращаясь к Стрельцу:
— Бекасов на Любероне стрелять идешь, так что ли?
— Так, только не знаю, прилетели они или нет. А другие охотники тут не проходили?
— Нет, на этой неделе не было. Да, вот что! — сказал Симон. — Я ведь жандармов перевозил.
— Куда же они ехали?
— Не знаю. Только если на днях буза начнется, я удивляться не буду.
— Ладно тебе! — сказал Стрелец. — У протесташек все есть, что им надо. В церкву свою средь бела дня ходят — чего им еще-то?
— А нам почем знать? Только думаю, очень скоро мы увидим опять черных грешников.
Стрелец пожал плечами и ответил:
— Это дело прошлое. Нет уже больше никаких черных грешников.
— Ой ли?
— Так ведь Большой Венаск помер.
При этом имени Симон вздрогнул.
— А ты что, — спросил он, — тоже думаешь, что шевалье де Венаск, дядя господина Анри, был из этих?
— Все так говорили.
— Мало ли, что говорили!
— Да ты же сам знаешь: судили его.
— Судили, да оправдали.
— А господин советник так уж старался, чтоб осудили!
— Тише говори, Стрелец, — оборвал его Симон. — Иное имя беду приводит.
— Вы меня извините, — вмешался коробейник, до тех пор сидевший, не раскрывая рта. — Я-то ведь нездешний, мне тоже немножко интересно, про что вы тут говорите.
— Старые все дела, — грубо сказал Симон, явно не собираясь вдаваться в объяснения.
— Ну и что? — возразил Стрелец. — Не все равно, про что говорить, когда делать нечего?
И, не обращая внимания на то, что Симон Барталэ нахмурился, он обернулся к коробейнику, который допивал уже третий стакан вина.
— Вот видишь, у нас тут каждые лет десять-пятнадцать бывает слышно про черное братство. Кто говорит, что они только политическими делами занимаются, а другие думают — они за всякую работу берутся. Вот почему: в пятнадцатом году они не только жгли да убивали, а еще и грабили.
Коробейник невольно вздрогнул.
— И сильна же у них была та последняя банда, слушай!
— Да ну? — сказал коробейник.
— Жандармы за ними гонялись по люберонским ущельям, да только больше сами от тех пострадали, чем те от них. Кого-то, правда, убили, кого-то посадили, но всех все равно не поймали.
— И что, они все местные? — спросил коробейник.
— Не все. Были и такие, которых здесь никогда не видали.
— А главарь их?
— Никто не знает, кто у них главарь, — сказал Симон.
— А думали всегда на Большого Венаска, — продолжал Стрелец.
— А кто такой Большой Венаск? — спросил коробейник. Разговор явно стал его занимать.
— Дядя барона Анри.
— А это кто такой?
— Из здешней старинной фамилии, их все уважали и любили…
— И до сих пор уважают, — сказал Симон.
— Спорить не буду. Только всегда говорили, что господин шевалье де Венаск — его прозвали Большой Венаск, потому что в нем было шесть футов роста, — он-то и был атаманом черных грешников.
— Говорили, а доказать не могли, — сказал Симон.
— Это верно: ничего у суда не вышло.
— Потому что ничего не было, а на нет и суда нет, — наставительно ответил Симон.
Стрелец пожал плечами.
— А все-таки господина де Сент-Мари тогда убили в собственном замке, вот потому и говорят, что это Большой Венаск…
— Стрелец, — сурово перебил его Симон, — ты же разумный человек. Не могу понять, как ты веришь в эти бабьи сказки.
— Нет, ты скажи: был Большой Венаск под судом или нет?
— Был, только его оправдали.
— Потому что доказать не смогли.
— Не виноват он был, вот и оправдали.
— Да какая разница, — тихонько сказал Стрелец. — Он ли убил, другой ли, только Сент-Мари с Венасками еще долго не помирятся.
— Никогда они не помирятся, — ответил Симон. — У них вражда фамильная.
Коробейник опять смотрел так, словно они говорят по-китайски.
— Вот что, приятель, — сказал тогда Симон. — Мы тебе уже и так слишком много рассказали — можешь теперь все узнать до конца. Скажу я тебе, что было в те времена, потому что, понимаешь ли, из дома в деревне Кадараш, где я родился, как раз виден на косогоре замок господина Анри, и всю-то жизнь мне говорили: семья Венасков — люди славные, к бедным милостивые, ко всем справедливые. Так что не хочу, чтобы ты верил всей той дряни, что распустили про них протесташки.