Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным
Шрифт:
Вдруг дождь перестал, и ненадолго прояснилось. Упираясь ногами в кренящуюся палубу, Хорнблауэр поднес к глазам подзорную трубу. «Нативидад» был еще виден: одни только мачты над серым, испещренным барашками морем. Незаметно, чтобы мачты ставились заново. Весьма вероятно, что там вообще не осталось запасного рангоута. В таком случае, как только «Лидия» сможет нести достаточно задних парусов, чтобы лавировать против ветра, «Нативидад» будет в ее власти – если шторм не усилится настолько, что нельзя будет стрелять из пушек.
Хорнблауэр посмотрел на горизонт: ничто не предвещало затишья, а солнце давно перевалило за полдень. С наступлением
– Долго еще, Гаррисон? – прохрипел он.
– Нет, сэр. Почти готово, сэр.
– У вас было вдоволь времени на такую несложную работу. Заставьте своих людей пошевеливаться.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр знал, что матросы вполголоса проклинают его, но не знал, что они в то же время восхищаются им, – как люди вопреки всему восхищаются строгим хозяином.
Подошел кок с помощниками – как самым никчемным на корабле им выпала самая незавидная работа.
– Все готово, сэр, – сказал кок.
Хорнблауэр молча зашагал к переходному мостику правого борта, на ходу вынимая из кармана молитвенник. Здесь спеленатые в свои гамаки, по двое на решетчатом люке лежали четырнадцать убитых; в ногах каждого гамака было зашито по ядру. Хорнблауэр протяжно свистнул в свисток, и все работы прекратились на то недолгое время, пока он торопливо читал заупокойную молитву по погибшим на море.
– «И мы предаем их тела пучине»…
Хорнблауэр читал заключительные слова, кок и его помощники по очереди приподнимали решетчатые люки, и тела с глухим всплеском падали за борт. Закончив, он снова свистнул, и работа возобновилась. Ему безумно жаль было нескольких потраченных минут, но ничего не попишешь – бесцеремонно выбросив тела за борт, он вызвал бы негодование матросов; подобно другим необразованным людям, они чрезвычайно серьезно относятся к обряду.
А вот и новая досадная помеха. По главной палубе пробирается леди Барбара, маленькая негритянка цепляется за ее юбку.
– Я приказал вам оставаться внизу, мэм, – крикнул Хорнблауэр с переходного мостика. – Палуба – не место для вас.
Леди Барбара оглядела бурлящую палубу и, подняв лицо, ответила:
– Я знаю это и без напоминаний, – сказала она, потом, смягчась, добавила: – Я не имела намерения путаться под ногами, капитан. Я собираюсь запереться в своей каюте.
– В вашей каюте?
Хорнблауэр засмеялся. Каюту изрешетили четыре бортовых залпа с «Нативидада». Мысль, что леди Барбара запрется там, показалась ему неимоверно комичной. Он хохотнул еще раз, и еще, прежде чем остановился, увидев перед собой разверстую пропасть истерики. Он взял себя в руки.
– Вашей каюты больше нет, мэм. Сожалею, мэм, но вам больше некуда идти, кроме как туда, откуда вы пришли. На корабле нет другого места, где бы вы могли расположиться.
Леди Барбара, глядя на него снизу вверх, вспомнила только что оставленную канатную кладовую. Непроницаемая тьма и теснота – сидеть можно только скрючившись на склизком канате, – крысы пищат и мечутся под ногами, бешено мотает из стороны в сторону, Геба хнычет от страха, оглушительно гремят выстрелы, прямо над головой грохочут пушечные катки. Она вспомнила отдавшийся по всему судну душераздирающий треск, с которым рухнула бизань-мачта, полнейшее неведение о ходе битвы (она и сейчас не знала, выигран бой, проигран или на время прерван), вонь, голод и жажду.
Ей страшно было и помыслить о возвращении. Но она видела лицо капитана, серое от напряжения и усталости, заметила, как истерически он смеялся, как резко оборвал смех и с каким усилием заставил себя говорить спокойно. Капитанский сюртук был порван на груди, белые штаны испачканы – кровью, вдруг поняла леди Барбара. И тогда она его пожалела. Она поняла, что смешно говорить с ним о крысах, вони и бессмысленных страхах.
– Очень хорошо, капитан, – сказала она и пошла обратно.
Маленькая негритянка захныкала было, но леди Барбара дернула ее за руку, и она смолкла.
XVI
– Готово, сэр, – сказал Буш.
Команда «Лидии» потрудилась на славу. Пушки были закреплены, с главной палубы убрали почти все следы боя. Парус, протянутый под днищем, значительно уменьшил приток воды. Теперь на помпах работали всего двадцать человек, и уровень воды в льяле быстро падал. Парусный мастер приготовил новые паруса, боцман – такелаж, плотник – все, что требовалось от него. Гаррисон уже поставил людей к брашпилю, мачта была готова к подъему.
Хорнблауэр огляделся. Вся эта безумная горячка оказалась напрасной, ибо шторм не собирался стихать, а при таком ветре нечего и думать о преследовании. Он жестоко подгонял своих людей – загонял их, – а теперь очевидно, что торопиться некуда. Тем не менее работу можно закончить и сейчас. Он окинул взглядом замерших в ожидании матросов: каждый знает свои обязанности, в каждой узловой точке стоит офицер, готовый проследить за выполнением приказов.
– Очень хорошо, мистер Буш, – сказал он.
– Подымай! – крикнул Буш матросам у брашпиля.
Лебедка повернулась, тросы застонали в блоках, мачта, провожаемая взглядами, поползла вверх. Дикие прыжки корабля грозили погубить все. Была опасность, что верхушка мачты вырвется из удерживающих ее стропов; была опасность, что шпор мачты соскользнет с обломка бизань-мачты, в который упирается. Надо было уследить за всем, принять все предосторожности, чтобы ничего этого не произошло. Буш смотрел за гарделями, Джерард на грот-стень-салинге – за стропами. Гэлбрейт стоял на бизань-руслене с одной стороны, Рейнер – с другой. Боцман и плотник с тросами и толстыми палками приготовились у шпора мачты, но только капитан, облокотившийся на шканцевый поручень, следил, чтобы все детали это сложного механизма работали согласованно, и именно ему команда поставила бы в вину возможный неуспех.
Хорнблауэр это знал. Он наблюдал за беспорядочными движениями судна, за дрожащей на стропах мачтой, слышал, как скрежещет по палубе шпор, ерзая между двумя брусьями, принайтовленными к обломку в качестве упоров. Требовалось усилие, чтобы мыслить ясно, и усилие это давалось лишь крайним напряжением воли. Ему было худо, он устал и нервничал.
Главное, чтобы матросы у вант и бакштагов выбирали ровно столько слабины, сколько высвобождают гардели, и не натягивали тросов, когда крен судна наклоняет мачту на них. Но именно это они упорно делали, сводя Хорнблауэра с ума, – так прониклись они необходимостью держать тросы натянутыми. Дважды таким образом возникала опасность для строп, державших верхушку мачты, и Хорнблауэр на несколько секунд напрягался до последнего предела, следя за бортовой качкой, чтобы выбрать в точности то мгновение, когда следующий крен судна устранит опасность. Он охрип от крика.