Капитан Лаце
Шрифт:
Но в последнее время притих кок. Не отбивает чечётку и песен не поёт. Даже тарелкой брякнуть боится, чтобы не пропустить звонок металлоискателя.
Вдруг звонок: дзинь!
Пыльнов вздрогнул и вскочил на ноги. А из камбуза сейчас же высунулся Бородулин и озабоченно сказал:
— Смотри, звонит.
Оба прислушались. Но звонок только коротенько брякнул и опять молчит.
— Наверно, задел на дне за какую-нибудь железку или старую мину, — сказал Пыльнов и снова сел на бухту каната. Бородулин постоял минуту на пороге и пропал в полумраке камбуза.
Прошло
— Слышишь, Пыльнов, звонит!
А звонок, как и в прошлый раз, только звякнул коротко и умолк. Должно быть, опять зацепил хвост за какую-нибудь пустяковину.
Снова стало тихо. Только и слышно в тишине, как глухо тукают под палубой машины „Камбалы“.
Пыльнов поднялся, прошёл от нечего делать к рубке и, открыв ящики подводного освещения, включил ток, проверил водолазные лампы и провода. Вернулся и сел, позёвывая, на прежнее место — у металлоискателя.
Вдруг снизу, из кубрика, вышел на палубу боцман Груздев. Был он в бушлате, в болотных сапогах, будто и не ложился.
— Что бродишь, Михаил Терентьевич? — окликнул его Пыльнов. — Я вот дождаться не могу, когда меня сменят, — спать охота. А ты мог бы спать, да не ложишься.
Боцман прислонился к борту и спросил:
— Что, не звонил?
— Да нет, так, зря брякает.
— Не найдём, пожалуй, — сказал боцман и вытащил из кармана свою трубку. — Ведь „Орёл“ где то у наших берегов взорвался, а мы уж чуть ли не до самой Норвегии дошли!
— Ничего не поделаешь, Михаил Терентьевич, везде надо искать. Вот прошлым летом мы на „Разведчике“ всю Волкову губу обшарили — искали английский лесовоз, а подняли его, знаешь где? У самого мыса Немецкого.
Боцман постоял у борта молча и вдруг сказал:
— Хожу я на этой „Камбале“ вот уже шестой год. Подняли при мне с грунта десяток судов, не меньше. А всё-таки каждый раз, когда нашарят на дне судно, у меня покой пропадает. До самой той минуты, когда его наверх поднимут, я ни о чём другом и думать не могу. А уж нынче, когда „Орла“ ищут, — мне и совсем не до сна. Ведь как-никак, своя мне эта коробка, знал я в ней каждый винтик, а теперь она на дне лежит неизвестно где. Много хорошего там народа было… Механик Зайцев, Федор Васильевич, Колесников, Григорий Ильич, штурман Никифоров, Дементий Георгиевич, фельдшер Яковенко, повар-француз Жан Блок, а по-нашему — „жареный бок“…
— Что же ты капитана не вспоминаешь? Ты, говорят, с ним в дружбе был.
— Что его вспоминать! Сам себе судьбу человек выбрал.
Боцман повернулся спиной к Пыльнову и пошёл вдоль борта к полубаку.
Пыльнов хотел что-то сказать ему вслед, но в это время на смену вышел новый дежурный водолаз, а из камбуза показался Бородулин. Оба они уселись рядом на свёрнутой бухте троса. Звонок, как и при прежнем дежурстве, коротенько звякал, а кок вздрагивал и говорил:
— Слышишь, — звонит!
Так и просидели дежурный с Бородулиным остаток ночи.
А наутро перед водолазами открылся океан. Волны не было, но „Камбалу“ слегка покачивало от глубокого океанского дыхания. Начали промерять глубину: 100 метров… 120… 130… 160…
— И до десятикилометровой дойдём, — сказал один из водолазов.
Нет, сейчас будем поворачивать обратно, — отозвался инструктор.
— Без орла и без решки, да?
„Камбала“ повернула назад не прежней дорогой, обшаренной хвостом металлоискателя. Она прошла с полкилометра влево и только тогда начала разворачиваться на обратный курс. И вот тут-то неожиданно загремел электрический звонок. Капитан на полуобороте застопорил машину. Никто не свистел „на аврал“, вся команда и без того была наверху.
Из кочегарного люка вылез в чёрной от угля робе „дух“ — кочегар Жуков. Он сощурился от яркого солнца и сказал Бородулину:
— Давай спорить, что нынче „Орла“ найдут. На двадцать пирожков.
— Ладно, — согласился Бородулин, — если найдут, я и сорок испеку!
Стали на плавучий якорь. Чугунный якорь „Камбалы“ здесь не годится, — не хватило бы до дна цепи.
— Водолаз Яцько, одеться в панцирный! — распорядился инструктор.
— Есть! — ответил Яцько и подошёл к панцирному костюму.
Глубоководный костюм стоял около трапа капитанского мостика, накрытый брезентовым чехлом. Когда чехол сняли, то открыли огромного, закованного в латы рыцаря, который расставил руки с железными клещами вместо пальцев. Стальной великан стоял на железной подставке, похожей на прибор для измерения роста призывников в армию и флот. Две короткие цепи держали его за плечи, а туловище обхватывал толстый кожаный ремень, чтобы великан не упал во время шторма. Панцирь из белой стали был точно фарфоровый, — казалось, стукни разок, и он расколется, как чашка, а на самом деле сталь была прочная.
Металл панциря тускло и холодно отражал лучи солнца, висевшего над океаном.
Водолазы загремели ключами, отвинтили гайки и сняли крышку с панцирного водолаза, будто срезали скальп с его головы.
Яцько приставил лесенку к костюму, полез наверх и провалился в люк — отверстие в голове костюма.
Забравшись внутрь, он прежде всего проверил, исправны ли рычаги танка, в порядке ли обогревательный патрон, глубомер, телефон и баллоны с кислородом, нет ли на них масла или каких кислот, иначе под водой стальной костюм взорвётся, как мина.
Всё было в порядке.
Яцько надел телефонные наушники и крикнул в открытый люк:
— Готово!
— Водолаз в исправности, — сказал инструктор. — Задраивай люк!
Яцько накрыли крышкой. Загремели ключи, и звук этот резко отдался в ушах водолаза. Яцько закупорили. Он стоял внутри стального костюма, а костюм по-прежнему держали цепи и широкий кожаный ремень.
— Закрепить на водолазе электрический кабель! — распорядился инструктор.
Ввинтили в крышку кабель. Затем подвели стрелу с толстым крюком на тросе и подхватили Яцько за стальное ушко на крышке его шлема.