Капитан Райли
Шрифт:
— Да бросьте, капитан, не стоит так драматизировать. Мы были уверены, что вы справитесь.
— Да вы просто гребаные козлы! — рявкнул Алекс, пытаясь восстановить дыхание. — Нож прошёл в двух пальцах от моего брюха.
И тут повар-галисиец увидел, что Марко улыбается, не испытывая, видимо, никаких угрызений совести. Пистолет он уже убрал в кобуру и спрятал под куртку.
— Ну, а ты чего ржешь? — спросил он, уперевшись руками в колени и задыхаясь от возмущения.
К его удивлению, наёмник довольно хмыкнул и заявил:
— Я выиграл пари.
Алекс покачал головой, угрюмо глядя в пол.
— Знаете что?.. — сердито
— Возможно, — ответила Жюли, запечатлев поцелуй на его щеке. — Но и ты ведь далеко не самый лучший капитан, а мы все-таки тебя любим.
— Вынужден признать, что девчонка права, — поддержал ее Джек, не в силах сдержать улыбку.
— Ну ладно, — цокнул языком Алекс. — В таком случае, я попрошу у вас компенсацию. Отплываем на рассвете, так что впереди целая ночь. Так вот, можете делать, что хотите, но прежде у вас будет задание. Вы, Сесар и Марко, — кивнул он в их сторону, — тщательно осмотрите двигатели и закупите необходимые запчасти. Я не хочу потом возвращаться в порт только лишь потому, что какая-то ерунда вышла из строя. Ты, Жюли, — повернулся он к ней, передавая ей в руки послание Марша, — справишься в порту насчёт погоды и закупишь провизию на неделю и прочую ерунду, какая может понадобится. Вопросы есть?
— Ясно. А ты что собираешься делать?
На миг Алекс вспыхнул румянцем, заметным даже сквозь загорелую кожу и трехдневную щетину.
— Я... собираюсь навестить одного человека.
Все тут же умолкли, прекрасно понимая, о ком идёт речь.
— Черт побери, Алекс, — простонал Джек, усталым жестом хватаясь за лоб. — А я-то думал, что там все давно кончилось.
— Я никогда такого не говорил.
— Но в последний раз ты сказал...
Капитан «Пингаррона» поднял руку, остановив друга, прежде чем он успел закончить фразу.
— То, что я делаю, это мои проблемы, — сухо ответил он. — Сделайте то, что я вам велел, а потом можете прогуляться и сполна насладиться танжерской ночью. Да, и последнее, — добавил он, вспомнив еще кое о чем. — Вы уже успели заметить, какая здесь обстановка, — произнес он, переводя взгляд с одного на другого. — Так что глядите в оба и постарайтесь ни во что не вляпаться.
Не сказав больше ни слова, он хлопнул Джека по плечу, развернулся и зашагал по улице, пока не исчез за поворотом в узком голубом переулке.
Солнце уже миновало зенит и стало клониться к закату, на беленые стены легли первые сизые тени, и люди понемногу начали выходить на улицу из домов, где пережидали полуденный зной, который даже в конце ноября оставался невыносимым.
Человек в джеллабе с накинутым на голову капюшоном, неотличимый от многих других прохожих, направился в самое сердце медины, пока не добрался до маленькой базарной площади. Ее окружали гостиницы и чайные с уютными верандами, где арабы играли в нарды за стаканом мятного чая.
В переулке позади площади стоял ничем не примечательный двухэтажный дом, почти неотличимый от многих других. Именно у дверей этого дома остановился человек в капюшоне и постучал в дверь небесно-синего цвета.
Спустя несколько секунд по ту сторону двери послышались шаркающие шаги, затем сквозь решетчатое дверное окошко выглянули любопытные глаза. Наконец, после того как его узнали, щелкнул замок и дверь со скрипом отворилась.
Как принято во многих арабских домах на юге Испании, гостя провели в просторный и светлый внутренний
Дверь открыла экономка — женщина уже не первой молодости, с изборожденным морщинами лицом и в платке на голове. Она поприветствовала гостя сдержанным поклоном, как кланялась всегда, когда он наведывался в этот дом, и, не сказав ни слова, повела его по лестнице на второй этаж.
У двери в мосарабском стиле [4] , покрытой изящной резьбой, она в последний раз взглянула на прибывшего и молча удалилась.
Мужчина в джеллабе взялся за дверную ручку, глубоко вздохнул и, даже не постучав, вошел в комнату.
4
Мосарабы — христиане, проживавшие на территории арабских государств на Пиринейском полуострове. Они переняли восточную атрибутику и многие традиции.
Несмотря на то, что он бывал здесь и раньше, он не мог не восхититься неземной красотой комнаты, явившейся, казалось, из сказок «Тысячи и одной ночи». Все в ней было будто соткано из шелка и золотого кружева. Мягкий диван в углу с грудой больших подушек, персидские ковры, занавески, танцующие под дуновением легкого ветерка у открытого окна, тончайший полог над широкой кроватью, застеленной шелковыми простынями, привезенными из самой Индии... а прямо напротив нее, перед зеркалом в раме сандалового дерева — женщина, расчесывающая волосы.
Дверь закрылась за спиной у мужчины, однако женщина, казалось, даже не обратила на это внимания, продолжая любоваться своим отражением в зеркале. Затем она встала, умышленно позволив светлому шелковому халату соскользнуть с плеч на пол, и выставила напоказ безупречную фигуру и гладкую смуглую кожу.
Очень медленно женщина повернулась лицом к мужчине, который как завороженный неотрывно любовался этой эротической симфонией, словно никогда прежде не видел ничего подобного. Взгляд его скользнул от изящных ступней, покрытых замысловатыми узорами из хны к тонким щиколоткам; затем — по крепким икрам к безупречным бедрам и четко очерченному лобку, потом — по гладкому животу к высоким грудям с темными сосками, к которым, словно ласкаясь, приникали локоны ослепительно-черных волос. Наконец, скользнув взглядом по высокой горделивой шее, он посмотрел ей в лицо — безмятежное лицо зрелой, уверенной в себе красавицы, на котором, словно береговые огни, сияли глаза — чернее, чем самая черная ночь. Заглянув в эти глаза, он почувствовал, что не в силах противостоять их власти.
Женщина сделала несколько шагов навстречу. Казалось, она парит, не касаясь пола. Откинув с его головы капюшон, она наклонилась к самому уху и сладострастно прошептала:
— Привет, Алекс.
— Привет, Кармен, — ответил он.
12
Вернувшись с базара, Жюли помогла Джеку выгрузить купленные продукты и разложить их в камбузе. Им помогала Эльза, несколько обиженная строгим приказом капитана ни под каким видом не покидать судно ни ей, ни Хельмуту. Эльзе совершенно нечем было заняться, оставалось только ворчать.