Капитан Сорвиголова
Шрифт:
— Я внесу залог.
— Нет.
— Десять тысяч франков за каждый день отсрочки.
— Нет.
— Сто тысяч… За десять дней я даю вам целый миллион!
— Миллион? Но кто вы?
— Человек, умеющий держать слово! — ответил юноша обычным для него решительным тоном. — Давид Поттер спас меня от смерти, и я готов ради него все отдать до последнего гроша и даже пожертвовать своей жизнью!..
— Такое чувство делает вам честь, — прервал его полковник, — но на войне не до эмоций. А теперь выслушайте меня внимательно. У меня есть сын, примерно вашего возраста, он — офицер в моем полку. На нем сосредоточил я всю свою отцовскую нежность, все честолюбие солдата… Так вот, предположим, что он находится в плену у буров и тоже должен быть расстрелян. И вдруг мне, отцу, предлагают обменять его на Давида Поттера…
— И вы?.. — задыхаясь от волнения, спросил юноша.
— Не согласился бы! Хоть и обрек бы единственного сына на смерть.
Юноша опустил голову под тяжестью этих слов. Он понял: настаивать бесполезно, друга его уже ничто не спасет. Ему открылось подлинное обличье войны — позорящего род людской отвратительного чудовища, во имя которого узаконивается убийство и нагромождаются горы трупов.
Вернувшись к буру, окруженному рыдающими родными, он взял его руку в свои и с чувством глубокого сострадания и с болью в голосе воскликнул:
— Мой добрый Давид, ничего не вышло!.. Надеяться не на что!
— И все же я от всего сердца благодарю вас, мой маленький храбрый француз, за ваше участие! — ответил бюргер. — Бог — свидетель, душа радуется, когда видишь, что за наше дело борются такие люди, как вы!
— Неужели я так и не смогу ничего сделать для вас? — прошептал юноша.
— Сможете — вместе с женой моей и детьми побыть возле меня до самого конца… Отомстить за меня! Всегда сражаться так же, как… поняли? И ни слова больше… Здесь слишком много ушей.
— Обещаю, Давид!
Офицеры, расходясь по палаткам, с любопытством поглядывали на юнца, который жонглировал миллионами и говорил уверенно, как взрослый мужчина. На месте казни остались только сержант, два артиллериста, стоявшие в оцеплении пехотинцы и команда, призванная исполнить приговор. По распоряжению сержанта один из солдат отстегнул от пояса саперную лопатку — непременный атрибут английского пехотинца — и подал ее буру. Сержант, указав на землю, пояснил:
— Копай!..
Пожав плечами, бур спокойно ответил:
— Я не стану этим английским изделием марать своих рук и родную землю, в которой мне покоиться вечно. Принесите-ка славные мои орудия — кирку да лопату, которыми вскопал я когда-то целинную землю, поруганную ныне завоевателями!
Когда требование было выполнено, осужденный энергично ухватился за отполированные долгим трением о натруженные ладони рукоятки своих инструментов, коротко звякнувших поблескивавшим на солнце железом. Отложив на время лопату, он двумя длинными шагами замерил на красноватой земле длину могилы и по обеим сторонам ее сделал киркой глубокие заметки. Английские солдаты, ценившие мужество, не смогли скрыть восхищения.
Поплевав на ладони, бур крепко сжал рукоятку кирки:
— Ну-ка, Давид, повороши в последний разок вскормившую тебя землю!
Согнув спину, напрягая руки и шею, на которых, словно веревочные узлы, выступили мускулы, приговоренный мощными ударами стал вгрызаться в землю вельдта [3] , и она, проносясь между ног, послушно ложилась позади него. Затем он старательно выровнял лопатой края образовавшейся выемки, придав ей прямоугольную форму могилы.
Жена и дети, стоя на коленях под знойными лучами полуденного солнца, тихо плакали.
3
Вельдт, или вельд, — степь в Южной Африке.
Солдатам, которым предстояло совершить казнь, разрешили присесть, и они, вполголоса переговариваясь, перекусывали не торопясь. Могила между тем становилась все глубже и глубже. Лишь изредка, чтобы тыльной стороной руки отереть струившийся по лицу пот, прерывал великан-бур свою ужасную работу. Взглядывая украдкой на жену и детей, он, невзирая на усталость, начинал копать еще быстрее, спеша покончить со столь мучительным для них зрелищем.
Один из солдат, охваченный состраданием, протянул буру флягу, полную виски:
— Выпей, приятель, это от чистого сердца.
— Виски?.. Нет, спасибо. Подумают еще, что я выпил для храбрости. Но от воды бы не отказался.
Так как близким осужденного нельзя было выходить за оцепление, на ферму пришлось сбегать солдату.
Давид жадно припал губами к деревянному ковшу свежей воды, солдат же, вернувшись на свое место, принялся рассуждать:
— Вода!.. Разве это христианский напиток, да еще перед тем, как навсегда забыть вкус виски? Если бы мне предстояло вот-вот сыграть в ящик, уж я бы не постеснялся осушить фляги всего взвода. Это так же верно, как и то, что зовут меня Томми Аткинс!
Солнце безжалостно клонилось к западу. Все глуше звучали удары кирки в зияющей яме, поглотившей бура уже по самые плечи. Жена его, с ужасом сознавая приближение роковой минуты, не отрывала глаз от двух огромных бугров, нараставших по обе стороны могилы.
Послышалось щелканье затворов: сержант, достав из патронташа двенадцать патронов и из шести вырвав пули, заряжал ружья. Затем, уложив винтовки на землю, подошел к буру, все еще рывшему яму:
— Давид Поттер, пора!
Тот, прервав работу, поднял голову и спокойно ответил:
— Я готов.
Уложив рукоятку кирки поперек ямы, он ухватился за нее и, подтянувшись, перемахнул через земляную кучу. Стоя в косых лучах солнца, огромного роста, в перепачканной красноватой почвой одежде бур являл собою поистине трагически величественный образ.
Жена и дети бросились к нему, но караул по знаку сержанта оттеснил их. Двенадцать солдат, разобрав наугад ружья, выстроились в ряд шагах в пятнадцати от приговоренного, вставшего спиной к могиле. К осужденному подошел сержант — завязать ему глаза и помочь опуститься на колени. Но бур энергично запротестовал: