Капитан Сорвиголова
Шрифт:
Сорвиголова снова стал серьезным.
— Вы свободны! — властно, с достоинством сказал он англичанам. — Садитесь на коней и возвращайтесь назад. Поклонитесь от меня майору Колвиллу и передайте, что вместо пастушек посылаю ему их тряпье. Ничего больше на этот раз, к сожалению, сделать для него не могу.
Взбешенные, подавленные стыдом и совсем одуревшие от всего пережитого, уланы вскочили на коней и, путаясь в юбках, из-под которых свешивались их босые ноги, во всю прыть помчались в лагерь.
А Сорвиголова, Фанфан и Поль, вскинув за плечи винтовки, направились к ферме.
ГЛАВА 3
Старые друзья. — Саперы. — Бурский Наполеон. — Беспечность. — Окружение. — Парламентер. — Требование капитуляции. — Гордый отказ. — Артиллерийский обстрел. — Пролом в стене. — Покупка стада. — Чек на тридцать тысяч флоринов [125] . — План Сорвиголовы. — Необыкновенные приготовления. — Обреченные коровы. — Тревожное ожидание.
125
Флорин — здесь: голландская монета.
На ферме юнцов ожидал приятный сюрприз. Они обнаружили во дворе восемь оседланных, снаряженных по-военному лошадей, с наслаждением жевавших початки кукурузы, — то были бурские пони. А когда вошли в гостиную, их встретили радостным «ура».
Из-за стола встали восемь человек. Двое из них, обладатели роскошных бород, воскликнули взволнованно:
— Сорвиголова! Дружище! Принимайте первых волонтеров нового отряда молокососов!
— Доктор Тромп! Переводчик Папаша!.. Рад вас видеть! Но какие же это молокососы с бородищами, широкими, как лопаты?
— Они вполне могут быть саперами, — вмешался Фанфан.
— Браво! Молодец, парижанин! — воскликнул доктор. — Да, — продолжал он, — в госпитале я почувствовал, что старею. Дайте мне боевое дело. Поражать одной рукой и исцелять другой — вот мое призвание!
Папаша с набитым едою ртом перебил товарища:
— Приказ генерала Бота был объявлен нам третьего дня, и вот мы уже тут, а с нами, как видишь, и Жан Пьер, и Карел, и Элиас, и Гюго, и Иохим, и Финьоле, бежавший с понтонов. Скоро прибудут и остальные.
Жан, сияя, пожимал протянутые к нему со всех сторон руки:
— Ого! Да нас и так уже одиннадцать человек! Крепко же мы ударим теперь по англичанам!
— Смерть врагу!
— Да. И особенно уланам! — заявил Сорвиголова. — С этого дня мы объявляем им беспощадную и непрестанную войну — войну на уничтожение. Как я их ненавижу!
— И тем не менее носите их форму.
— Так же, как Поль и Фанфан.
— О, я не очень-то задираю от этого нос! — рассмеялся парижанин. — Вы только взгляните на меня: хорош нарядик, а? Что за чучело, друзья мои! Видали вы когда-нибудь такого урода?
— Но каким чудом попали к вам эти мундиры?
— Уморительная история! Сейчас поведаю… Можно, хозяин?
— Валяй, только покороче. Все равно перед дорогой надо перекусить: от тартинок сестрицы Бетие давно уж и след простыл.
Фанфан с жаром рассказал о смелом налете на водохранилище Таба-Нгу, о последовавшем затем бегстве и переодевании улан.
Не трудно догадаться, какой успех имел его рассказ.
Боевые друзья плотно закусили, запивая еду кафрским пивом. Когда на столе появились две бутылки выдержанного капского вина, все чокнулись за успех кампании и почтенного президента Трансвааля, чье имя вызвало взрыв энтузиазма.
— Да здравствует Дядя Поль!.. Да здравствует бурский Наполеон! — орал Фанфан, пьянея от собственных слов.
Наполеон! Сравнение это прозвучало слишком высокопарно, почти фантастично, так что даже сам парижанин почувствовал необходимость объясниться хотя бы перед теми из гостей, которые понимали по-французски:
— Да, Наполеон! Я не отказываюсь от своих слов. Доказательство? Пожалуйста! У Бонапарта была единственная в своем роде треуголка, а у Дяди Поля — цилиндр, подобного которому не сыщешь на всем белом свете. Надо быть гением, чтобы решиться носить такую шляпу… И еще доказательство! Наполеон смертельно ненавидел британцев, испытывавших при виде его треуголки неимоверный страх. Дядя Поль также невзлюбил их, и его колпак тоже повергает этих мерзавцев в дикий ужас… Кстати, здорово мы расщелкали англичанишек, а? Будут помнить молокососов! — сам захлебываясь от восторга, закончил Фанфан свой тост, вызвавший бурное одобрение слушателей.
Но тут в залу вихрем ворвалась сестрица Гриэт — настоящая — и прервала шумную овацию:
— Уланы!
Бог мой, о врагах-то и позабыли! А много ли их? Наверно, какой-нибудь сторожевой патруль? Узнают сейчас, почем фунт лиха!
Сорвиголова стремглав выскочил в дверь и, взобравшись на каменную ограду, взглянул на равнину. Черт возьми, дело серьезное! Мчась развернутым строем, более сотни кавалеристов обходили ферму, чтобы отрезать ее от Таба-Нгу. Бежать было поздно.
— К оружию! — приказал юноша, вернувшись в гостиную.
Бойцы повскакали с мест, разобрали винтовки и, выбежав во двор, закрыли тяжелые ворота, подперев их для верности трехдюймовыми досками. Заметим в этой связи, что бурские фермы, укрытые высокими и толстыми стенами, представляли собой небольшие крепости, приспособленные для отражения внезапных налетов.
Замкнув кольцо, уланы бодро устремились к импровизированному бастиону. За их спиной, у линии горизонта, замаячили крохотные, словно оловянные солдатики, фигурки еще каких-то всадников, по-видимому, драгун.
— Уж не думают ли эти джентльмены почтить нас осадой? — заметил доктор Тромп, заряжая винтовку.
— Я должен был расставить часовых! Такая ошибка непростительна для командира разведчиков! — сокрушался Жан, пока, взвесив все обстоятельства, не изменил ход рассуждений. — А впрочем, где бы я взял для этого людей? Да и не все ли равно, где сражаться — здесь или в поле… Главное — не сдаваться! К тому же нас целых одиннадцать человек, и мы, хотя и молокососы, не дадим перерезать себя, как цыплят.