Капитан Ульдемир. Властелин
Шрифт:
– Я – с ними. Там моя жизнь.
– Ты… навсегда?
Она странно улыбнулась.
– Не знаю, Ульдемир. Может быть, потом… когда-нибудь… Но сейчас не пытайся удержать меня. Прощай, Ульдемир.
Она уходила. Капитан сделал шаг к ней. Уве-Йорген положил руку на его плечо.
– Приказ, капитан. Твой приказ. И катер готов.
– Летим!
– Если позволишь, мы пока останемся здесь. Проследим, чтобы все кончилось мирно. И похороним Никодима. Он был хороший парень. Мне жаль.
Капитан колебался лишь секунду.
Оставшиеся на земле проводили глазами взвившуюся машину. На дороге валялось немало брошенных уходившими предметов; среди них отыскались две лопаты. Трое подняли тело Никодима, отнесли в сторону от дороги и принялись рыть могилу.
– Гроба нет, – сказал Уве-Йорген. – Что же, это война. Очень маленькая война, но очень большая беда. Как ты думаешь, Георгий?
Спартиот молчал, стиснув челюсти. Потом проговорил:
– Мне больше нельзя жить среди людей.
– Это война, – повторил Рыцарь, – и бывает, что попадают в своих. Но пусть этого больше никогда не будет.
– Мне нельзя больше жить среди людей, – повторил Георгий.
– Тьфу! – сплюнул Уве-Йорген. – Ничего себе солдаты были в ваше время… Ладно, старший здесь – я, так что слушай мою команду. Вслед за отступавшими – шагом марш. Ульдемир пришел из леса, значит его катер где-то там. Девушка знает где. Маленький, но втроем мы как-нибудь разместимся. Приходит время сказать этой гостеприимной планете последнее «прости».
– Ты думаешь, – сказал Питек, – капитан догонит, если Рука уже начал атаку? Время ведь истекло.
– Капитан хорошо летает, – сказал Рыцарь, – в пространстве – не хуже нас. На малых высотах у него, конечно, не то, но в данном случае это не имеет значения.
– А если не догонит? – спросил Питек, в упор глядя на Рыцаря.
Уве-Йорген понял.
– А если не догонит, – сказал он, – мы вернемся сюда. И что бы ни ожидало этих людей, то же самое будет ожидать и нас. Согласны? Тогда шагом – марш!
Аверов вошел в пост управления. Он выглядел слегка встревоженным.
– В чем дело, Рука?
Гибкая Рука поднял на него глаза.
– Срок истекает, – сказал он, кивнув в сторону главного хронометра. – Займите свое место по стартовому расписанию и готовьтесь работать с установкой.
– Погодите, инженер. Я понимаю, что вестей нет, но думаю…
– Думать больше не надо, – сказал Рука. – Надо делать.
Аверов сказал умоляюще:
– Только не торопитесь, ради всего святого! Все ведь может оказаться ненужным. И приведет к гибели стольких людей…
– Разве люди бессмертны? – спросил Рука.
Аверов с досадой махнул рукой.
– Нет, конечно. И все же…
– Разве каждый из них не должен умереть?
– Ты смеешься надо мной, Рука? Что за глупые вопросы!
– Постой. Что же волнует тебя? То, что так они умерли бы в разное
– Ну как ты не понимаешь! Одно дело, когда умирает кто-то, но в живых всегда остается больше. И совсем другое – когда умрут сразу все…
– Но ведь рано или поздно все умерли бы!
– О, ты совсем не понимаешь меня…
– Да, не понимаю, доктор. Ты говорил, что мой народ умер, и народ Георгия, и капитана. И еще один народ умрет. Что же в этом нового? Зато твой народ останется. Ты должен радоваться, доктор.
– Рука… Что же ты намерен делать?
– То, что должен. Выполнить приказ. Сейчас я уведу корабль с орбиты. Будем удаляться от звезды. Потом уравновесимся. Я поверну корабль. И мы пойдем в атаку. Ты включишь установку, или же это сделает компьютер. Звезда начнет гаснуть. И Земля будет спасена.
Аверов подумал. Сжал губы.
– Хорошо. Наверное, ты прав. Время действовать. Но после окончания воздействия мы вернемся сюда, чтобы забрать наших с планеты. А может быть, и не только наших. Непременно. Иначе… иначе я сейчас же выведу установку из строя. Сожгу эмиттер!
– Да, – согласился Рука. – Мы вернемся.
Он помнил, что, выполняя порученное, корабль может погибнуть и сам. Пусть: жить все равно будет больше незачем.
Включив минимальную тягу, Рука увел корабль с орбиты, чтобы набрать необходимую для разгона дистанцию. Автоматы вели машину. Гибкая Рука курил. Он медленно, с удовольствием выпускал дым, тянувшийся полосой, как Млечный Путь.
Катер взвился так стремительно, словно он и сам понимал, как нужно нам спешить и почему нужно.
Сейчас нельзя было смотреть на хронометр. Надо было сохранять спокойствие. Иначе можно было в два счета испугаться, и уж тогда стрелка наверняка обогнала бы меня, а мне нужно было, чтобы получилось наоборот.
Есть хорошее средство против мыслей о будущем. Это – воспоминания. И пока перегрузки втискивали меня в кресло и все более редкий воздух свистел за бортом, я думал о прошлом и поворачивал его и так и этак. Всякое прошлое. И давнее, и совсем свежее. И лучшее, что было в нем, и худшее. Вероятно, я не был уверен, что у меня еще когда-нибудь появится возможность вспоминать.
И я думал, используя последние минуты перед выходом на нужный курс.
Анна ушла, и я понимал, что не уйти она не могла. Наверное, то, что совершилось сколько-то столетий назад совсем в иной точке пространства, должно было повториться – и повторилось сейчас и здесь.
Я вспоминал и понимал, что в памяти моей обе они, Нуш и Анна, стали уже путаться. Они срослись вместе, и иногда трудно было сказать, что же происходило в той жизни, а что – в этой.
Когда она сказала мне: «Я всегда чувствовала себя королевой»? А я еще ответил: «Хочу ворваться в ваше королевство завоевателем…»