Капитул Дюны
Шрифт:
— Не-комната, — пробормотал Рабби. — И здесь мы прячемся от… — его взгляд поднялся к темным сводам, словно различая там что-то, видимое ему одному, — Лучше не говорить об этом даже здесь.
— Мы прячемся от неназываемого, — сказала Ребекка.
— Дверь нельзя открыть даже по пропуску, — сказал он. — Как же войдет Чужак?
— Нам не каждый чужак годится и не каждому здесь будут рады, сказала она.
— Ребекка, — он склонил голову. — Ты больше чем испытание и проблема.
Эта маленькая частица Тайного Израиля делит с тобой изгнание потому, что мы понимаем…
— Прекрати! Вы ничего не понимаете в том, что со мной произошло. Моя проблема? — она наклонилась к нему ближе. — Моя проблема в том, чтобы остаться человеком несмотря на все эти связи с прошлыми жизнями.
Рабби отшатнулся.
— Итак, ты больше не одна из нас? Ты, значит, теперь Бене Джессерит? — Ту поймешь, когда я стану Бене Джессерит. Ты увидишь, что я смотрю на тебя так, как смотрю на себя.
Он нахмурился, сдвинул брови:
— Что ты такое говоришь?
— На что смотрит зеркало, Рабби?
— Хммм! Теперь ты говоришь загадками…
Но по его губам скользнула бледная улыбка. Потом его взгляд снова обрел решительность. Он обвел взглядом комнату. Их здесь было восемь больше, чем могло вместить столь маленькое пространство. Не-комната! Она была с великим трудом собрана из осколков и фрагментов. Такая маленькая. Двенадцать с половиной метров в длину. Он сам измерял ее. По форме она напоминала положенную на бок старинную бочку, овальную в сечении, закрытую полусферами крышеклюков. Потолок возвышался над его головой всего на метр. В самой широкой точке «бочка» была пяти метров, но все равно казалась уже из-за изгиба стен. Сухой паек и вода, получаемая по замкнутому циклу. На этом им приходилось жить — и кто знает, сколько это продлится? Кто знает… может, вечность — если их не найдут. Он не доверял надежности этого убежища. Да еще эти странные призвуки в работе машин…
Они влезли в эту дыру поздно вечером. Теперь снаружи наверняка темно. А где остальные его люди? Бежали, забились в убежища, какие только можно было найти, извлекая на свет божий старые долги и почетные награды за прошлые заслуги. Кое-кто спасется. Быть может, выживут они с гораздо большим успехом, чем собравшаяся здесь горстка людей.
Вход в не-комнату находился под погасшим очагом, подле которого стоял камин. Металлические накладки камина включали в себя вплетенные между волокон кристаллы Ридбюлы, передававшие сюда изображения внешнего мира. Пепел? В комнате до сих пор пахло гарью, а к этому еще прибавлялся запах канализации от небольшой регенерационной системы, находившейся в отдельной комнатке. Какой эвфемизм для туалета!
Кто-то подошел к Рабби сзади.
— Поисковая, группа уходит. Хорошо, что нас вовремя предупредили. Это был Джошуа, тот, кто построил не-комнату. Невысокий тонкий в кости человек с острым треугольным лицом, резко сужающимся к подбородку. Пряди темных волос спадали в беспорядке на его широкий лоб. У него были широко расставленные карие глаза, смотревшие на мир с задумчивостью, которой Рабби не доверял. Он выглядит слишком молодым для того, чтобы так много знать об этих вещах.
— Итак, они уходят, — сказал Рабби, — Но они вернутся. И вряд ли тогда можно будет сказать, что нам повезло.
— Они не подумают о том, что мы можем прятаться так близко от фермы, — сказала Ребекка. — Они по большей части просто мародерствовали здесь.
— Послушай Бене Джессерит, — откликнулся Рабби.
— Рабби, — какой упрек звучал в голосе Джошуа! — Разве не от тебя я слышал много раз, что благословенны те, кто скрывает ошибки других даже от себя самих?
— Каждый сейчас становится учителем! — ответил Рабби. — Но кто может сказать, что случится дальше?
Но, тем не менее, скрепя сердце, он признавал правоту Джошуа. Мне не дает покоя боль, причиной которой — наше бегство. Наша маленькая диаспора. Но мы не бежим из Вавилона, чтобы рассеяться по земле. Мы скрываемся в… в циклоновом погребе!
Эта мысль взбодрила его. Циклоны проходят.
— Кто занимается нашей едой? — спросил он. — Мы должны с самого начала ввести рационы.
Ребекка вздохнула с облегчением. Самое худшее в Рабби — резкие смены его настроений: то он слишком эмоционален, то чересчур углублен в размышления. Но сейчас он снова взял себя в руки. Следом за этим он впадет в задумчивость. Затем придет уныние. Знание Бене Джессерит давало ей новое видение людей. Наша еврейская чувствительность. Только посмотрите на этих интеллектуалов!
Это была мысль, характерная для Сестер. Недостатки людей оказывали большое влияние на их интеллектуальные достижения. Она не могла закрыть глаза на эту очевидную реальность. Глашатай демонстрировал ей факты всякий раз, стоило ей лишь на мгновение усомниться.
Ребекка начала получать почти наслаждение в том, чтобы перебирать всплывавшие в памяти образы. Знание прежних времен заставляло ее отказаться от собственного прошлого. Она верила множеству вещей, которые, как она знала теперь, были чушью. Мифы, химеры, порывы почти детского поведения.
«Наши боги должны взрослеть вместе с нами.?
Ребекка подавила желание улыбнуться. Глашатай часто вытворял с ней такое — легкий тычок в ребра, полученный от того, кто знает, что ты это оценишь.
Джошуа вернулся к своим инструментам. Она заметила, что кто-то проверяет список продуктов. Рабби наблюдал за этим со своеобычной сосредоточенностью. Все прочие завернулись в одеяла и спали на циновках в дальнем конце комнаты. Видя это, Ребекка поняла, в чем будут заключаться ее функции. Спасти всех нас от скуки.
«Мастер игр??
Если не можешь предложить чего-нибудь получше, не пытайся говорить со мной о моем народе, Глашатай.
Что бы она не думала о таких внутренних диалогах, не было сомнения в том, что все фрагменты были связаны между собой — прошлое с этой комнатой, эта комната с ее предвиденьем последствий. И это было великим даром Бене Джессерит. Не думай о «Будущем». Предопределенность? Тогда — что же случается со свободой, которая была дана тебе при рождении?
Ребекка увидела свое собственное рождение в новом свете. Оно было началом пути к неведомой судьбе. Плавание, несущее еще невидимые горести и радости. Итак, они достигли поворота реки и наткнулись на нападающих. За следующим поворотом мог открыться гремящий водопад — а могла оказаться полоска берега неописуемой красоты. В этом и было колдовское очарование предвидения, которому поддались Муаддиб и его сын. Тиран. Оракул знает, что должно произойти. Орла, напавшая на Лампадас, научила ее не искать оракулов. Ведомое может сковать вернее, чем неведомое. Сладость новых открытий — в неожиданности. Видит ли это Рабби?