Капкан для призрака
Шрифт:
— Нет-нет! — поправился Гарт. — Этот павильончик находится во французском замке, он не имеет ничего общего с нашим сарайчиком. Однако выясняется, что все двери и окна заперты изнутри. Позднее, в самом напряженном эпизоде этого романа, убийца исчезает на глазах у четырех свидетелей.
— Гм, — произнес Эббот.
— А если ты посмотришь на эту полку, — Гарт показал пальцем, — то чуть дальше увидишь еще одну книгу. На сей раз в твердом переплете. Она тоже вышла в этом году: «Думающая машина». Автор — Джекьюс Футрелл.
—
— Нет. Джекьюс Футрелл американец. В этой книге собраны его рассказы. И в этих лучших рассказах речь идет о происшествиях либо невозможных, либо на первый взгляд сверхъестественных, которые в конце объясняются вполне естественным образом.
— Гм, — вторично произнес Эббот.
Он нагнулся и буквально задрожал от нетерпения, пробегая взглядом по ряду книг.
— Я люблю такую литературу, — сказал он, — но леди Калдер, очевидно, испытывает к ней особое пристрастие.
— Не делай поспешных выводов! Эти полки полны историй о тайнах, крови и подобных вещах, потому что их подарил ей я. Можно даже сказать, что я навязал ей эти книги.
— Однако непохоже, дружище, что они ей не нравятся. Взгляни! Вот эти несколько романов, четыре или пять, в красных переплетах, которые написал некто Фантом. У них такой вид, словно их перечитывали несколько раз, и они превратились почти в тряпку. А почему, собственно, они не могут нравиться этой даме? Я тоже прочел несколько романов этого Фантома. Конечно, это чушь, но чушь первоклассная.
Гарт выпрямился. У него было такое чувство, словно над ним смеются все могущественные боги.
— Огромное спасибо, — сухо сказал он. — Этот Фантом — я. Я написал эти книги в красных переплетах. Это тайна моей двойной жизни, тайна, которую, как я думал, вы двое, ты и Твигг, разгадали. Именно об этом я и подумал вчера, когда у вокзала Чаринг-Кросс ко мне подошел Твигг. — Он несколько секунд помолчал. — Ну, смейся, пока не лопнешь.
Он собрал все свои силы, когда Эббот тоже выпрямился.
За моноклем Эббота действительно появился какой-то ледяной блеск и искорки веселья, которые могли разлететься по всему лицу. Однако от Эббота, очевидно, не ускользнули горечь и напускной беззаботный тон его собеседника.
— Черт возьми, дружище, но ведь тебе нечего стыдиться!
— Нечего?
— Нет, решительно нечего! Почему ты не писал это под своим собственным именем?
— Я думаю, что Британское медицинское общество не дало бы на это согласия. Я даже сомневаюсь, что оно дало бы мне на это согласие, если бы случайно узнало об этом сейчас.
— Ишь ты! Ведь есть и другие врачи, которые…
— Есть. Но они оставили медицину, когда занялись литературным трудом. Они могут полностью посвятить себя книгам. Но главное состоит в том, что при этом не получается так, чтобы одни лечили людей от нервных болезней, а другие, под псевдонимом Фантом, пугали людей.
— Гм. Это верно. Я, кажется, уже понимаю. — Эббот стиснул зубы. — Кто об этом знает?
— Я надеялся, что никто. Я действовал при посредничестве деликатного литературного агента. Но вчера вечером я готов был поклясться, что Твигг знает или догадывается об этом.
— Почему ты так решил?
Гарт махнул рукой.
— На свою беду, вчера днем, когда я уезжал поездом в Лондон, я забыл здесь в доме портфель. Этот портфель был заперт на замок, в нем было всего лишь несколько отпечатанных на машинке страниц нового романа об убийстве, совершенном на вершине абсолютно неприступной башни.
— Ну и?..
— Ну, этот портфель весьма импозантен. Бетти решила, что там какие-то медицинские записи, и привезла его мне в Лондон. Там портфель попался на глаза Твиггу. Он выглядел очень зловеще, когда я отказался открыть портфель. И все это время я мысленно спрашиваю себя: знает ли он об этом?
— А леди Калдер знает об этом?
— Нет, к счастью, нет.
— Гм. Эти книги так истрепаны, словно…
— Нет, говорю тебе, нет. Одно из самых сильных желаний мужчины — это страсть к хвастовству перед женщиной, которую он любит. Мне удалось удержаться от этого хвастовства. Но только потому, — скромно добавил Гарт, — только потому, что мне нечем было хвастать.
— Черт возьми, парень! Если ты испытываешь такие угрызения совести, зачем продолжаешь писать? Насколько я знаю, тебе не нужны…
— Нет, деньги мне не нужны. Я занимаюсь этим по той же причине, по которой ты работаешь в полиции, хотя у тебя нет нужды ни в какой доходной службе. Просто мне это доставляет удовольствие. И я могу лишь надеяться, что читателям это тоже доставляет удовольствие, хотя бы на десятую часть от того удовольствия, которое получаю я.
— Ты хочешь сказать, что получаешь удовольствие оттого, что пугаешь их?
— О боже, да нет же! Это всего лишь предлог для истории. Конечно же, на Пикадилли-Серкус мы не сталкиваемся с привидениями. Это просто упражнение для смекалки, то, как ты ставишь западню и западню против западни, та игра, в которую ты в каждой главе играешь с сообразительным читателем.
— Значит, сегодня вечером именно поэтому ты сам не свой? — очень учтиво поинтересовался Эббот.
— Будет лучше, если мы забудем об этом. Хорошо? Вовсе не смешно, когда вымышленная ситуация внезапно превращается в реальность. Я мог прекратить все это с самого начала, когда выслушал историю Марион Боствик об исчезнувшей женщине и пугающей двери. Правда, тогда я не понимал того, что сейчас понимаю совершенно ясно. Однако мне следовало это понять.
— Пожалуйста, ответь мне, — сказал Эббот, взмахнув «Тайной желтой комнаты», которую держал в руке, — почему у нас с тобой постоянно в центре внимания такая привлекательная женщина, как миссис Боствик?