Капкан для призрака
Шрифт:
— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Но я лучше умру, чем отвечу вам. Я не допущу, чтобы люди говорили… ну, то, что они говорили бы, если бы узнали об этом. Вам это известно, Дэвид, и поэтому из милосердия или сострадания ко мне вы не захотите унижать меня до такой степени, чтобы я призналась сама. У меня давняя связь с этим человеком.
Гарт посмотрел на горящую сигарету. Бросил ее на пол и растоптал каблуком. Отвернулся от Марион, а затем снова устремил на нее взгляд.
— Вы не можете так поступить со мной, Дэвид. Хорошо знаете, что не можете. И без того уже все плохо.
— Повторяю вам: я не знаю. Очевидно, в этом не только ваша вина. В жизни каждого из нас хватает лжи и уверток. А Винс любит вас, об этом нужно помнить прежде всего. Если бы имелась хоть какая-нибудь возможность скрыть все это и одновременно уговорить полицию оставить в покое Бетти…
— А разве нет такой возможности? Действительно, нет?
— Очевидно, есть. Мне нужно все обдумать. Это будет нелегко. Однако если бы кто-нибудь посторонний услышал разговор, который мы сейчас ведем, и понял его…
Он замолчал и быстро повернулся.
То, что послышалось Марион минуту назад, могло быть чем угодно, однако относительно того, что они оба услышали сейчас, не оставалось ни малейших сомнений. Шаги в коридоре были легкими и крадущимися. Но одна туфля задела краем подошвы за выступающую у стены половицу. И потом уже не донеслось ни единого звука.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТЕМНОТА
«В Англии, как известно, воскресенье по традиции посвящают отдыху и богослужениям. Магазины, увеселительные заведения и рестораны в Сити закрыты целый день, а все остальные рестораны открыты лишь с 1 до 3 часов дня и с 5 до 11 часов вечера. Однако многие музеи и картинные галереи в воскресенье открыты».
Путеводитель Бедекера «Лондон и его окрестности», 1908 г.
Глава 12
В этот теплый воскресный день, благодаря яркому солнцу, освещающему воду, набережную и приморский парк, Фэрфилд был оживленным и красочным.
Правда, после трех часов (уже начинался отлив) пляж был пустынен. В воскресенье купаться не разрешалось. А праздничный наряд, в котором ходили в церковь, был de rigueur [6]и для дневной прогулки, поэтому от памятника Флоренс Найтингейл в северной части набережной и до Королевского аквариума в южной под жарким солнцем непрерывно приподнимались цилиндры и церемонно наклонялись зонтики.
И все же это было вдохновляющее зрелище.
На Виктория-авеню, тянущейся за парком параллельно ему, высились башенки и маркизы двух больших фэрфилдских отелей с надписями золотыми буквами высотой в полметра — «Палас» и «Империал». По Виктория-авеню проезжали автомобили, впрочем так осторожно, что лошадей пугали лишь трубные звуки клаксонов. В парке круглые и треугольные клумбы пурпурных пеларгоний и сине-белых лобелий окружали оркестровую беседку в стиле рококо, где громоздкие духовые инструменты, похожие на артиллерийские орудия, готовились к исполнению первого номера традиционного воскресного концерта.
Воскресенье, шестнадцатое июня. И героя нашей истории мы видим в наряде, в котором предписано появляться в утренние часы.
Дэвид Гарт обогнул аквариум, огляделся на набережной и внимательно осмотрел парк. Он словно надеялся кого-то встретить и одновременно избежать встречи с кем-то другим.
Он поднялся по сделанным из песчаника ступенькам Королевского аквариума. Остановился, повернулся спиной к декоративным металлическим украшениям фасада; смотрел на тех немногих людей, которые входили и выходили в дверь, и снова переводил взгляд на парк. Он уже вторично взглянул на часы, когда заметил, как к нему приближается Каллингфорд Эббот, в блестящем цилиндре, со свежей гарденией в петлице.
— Послушай, дружище, — сказал Эббот, медленно поднимаясь по ступенькам аквариума, — почему здесь? Почему именно здесь? — Он водрузил на место монокль и принялся изучать фасад. — Знаешь, с эстетической точки зрения это такой ужас, что — ей-богу! — он мне даже нравится. — Он пристально посмотрел на Гарта. — Кстати, раз уж мы говорим об ужасе с эстетической точки зрения…
— У меня была скверная ночь. Я совсем не спал.
— Ты выглядишь так, словно не спал целый месяц. Неужели все так плохо?
— Да. Это одна из причин, по которым я тебе позвонил.
Даже в этом достойном Фэрфилде вокруг них разносились невнятные веселые голоса. В воздухе звучали звонки велосипедов. На стене аквариума у двери какая-то афиша красными буквами сообщала, что в Уэйбридже открывается новый Бруклендский автодром.
Почти каждое публичное сообщение приносило в этом году похожие известия о скорости и прогрессе; например, о том, что пассажирский лайнер «Мавритания» компании «Кьюнард» получил Голубую ленту Атлантики благодаря рекорду, который потом не могли побить в течение целых двадцати лет; или о том, что синьор Маркони перебросил мост через тот же океан с помощью своих пугающих сигналов. Тем не менее люди, совершающие эту дневную прогулку, были заняты — так же как и Гарт — своими собственными заботами.
— Скажи мне, — продолжил Гарт, — сколько у тебя людей в уголовном отделе?
— Гм. Столько, сколько требуется.
— Насколько я понимаю, дело Глайнис Стакли поручено Твиггу?
— Да. — Эббот насторожился. — А почему ты об этом спрашиваешь?
— Войдем внутрь, — сказал Гарт.
Из музыкальной беседки в парке доносились звуки настраиваемых инструментов. Там начала собираться толпа. Внутри Королевского аквариума, из-за его высоты, было невероятно темно и влажно.
— Одна из причин, по которым я выбрал именно это место, — продолжал Гарт, — состоит в том, что Твигг, очевидно, не станет искать меня здесь и я смогу построить какую-нибудь защиту.
— Защиту?
— Ну, ты ведь знаешь, какой способ защиты является наилучшим. Ты можешь пойти мне навстречу и кое о чем договориться со мной?
— Что ты имеешь в виду?
— Мне необходимо, чтобы ты нейтрализовал Твигга. Мне необходимо, чтобы ты запретил ему допрашивать Бетти или Марион — обеих — в ближайшие двадцать четыре часа. Кроме того, мне необходимо, чтобы ты сам тоже не допрашивал их.